Фасад здания, согласно чертежам, должны были венчать четыре колонны, которые будут держать тимпан. В доме предполагался большой холл с камином и две прекрасные жилые комнаты — просторная прямоугольная столовая и спальня.
— Хорошо ты все это придумал, сын мой, — сказала Дамаскину Атиллия, направляясь в свой салон, к борзой собаке и роялю. В дверях она обернулась и добавила: — Посмотрим, оправдаешь ли ты мои ожидания. А какие это ожидания, ты, сынок, хорошо знаешь. Я тебе в прошлый раз говорила. Дворец — как любовное письмо.
И она навела на него ладонь своей левой руки с двумя кольцами, повернутыми камнями внутрь. Они глянули на него, как два голубых глаза. Точно чары на него напустила…
Затем каждую субботу Атиллия приказывала Ягоде закладывать лошадей и ехала, с отцом или без него, на Тису. Дворец рос быстро. Но Дамаскина на строительстве почти никогда не было. Стены уже поднялись выше чем в рост человека с вытянутой рукой, а Атиллия за все это время едва ли сумела два раза перекинуться словами со своим зодчим. Он точно избегал Николичей. Потом вдруг все обернулось иначе. Дамаскин попросил господина Николича срочно приехать на берег Тисы. Еще когда закладывали фундамент, Дамаскин нашел в земле мраморную статую женщины. Волосы и глаза у нее были зеленые, а тело темное, почти черное. Девушка словно кого-то подзывала к себе согнутым указательным пальцем из мрамора. Дамаскин предложил Николичу поставить эту статую в холле дворца.
— Как, эту уродину? — воскликнул Николич, едва глянув на скульптуру.
Тогда Дамаскин схватил молоток и отбил у статуи руку Брызнула какая-то красноватая жидкость, похожая на ржавую воду. На камне проступили жилки, мускулы и кости, как на живом теле, только мраморные.
Узнав о случившемся, Атиллия чуть не убила отца, но было уже поздно. Дамаскин уже куда-то перенес статую, в поместье ее больше не было. С тех пор начались неприятности. Атиллии больше ни разу не удалось встретиться со своим «сыночком» Дамаскином. Вскоре Ягода принес вести невероятные и совсем плохие.
— Теперь-то все ясно, — рассказывал кучер, не переводя дыхания, — понятно, почему Дамаскин все время носил с собой саблю и нож. Поговаривают, он большой охотник до женского пола. Брошенные его женщинами любовники, женихи и мужья клялись, что головы ему не сносить. Справедливости ради надо сказать, что на днях Дамаскин ваш дворец над Тисой уже подвел под крышу и даже мебель расставил. Но в первую ночь, когда он там решил переночевать, на него напали и ранили. Неизвестный злодей неслышно подкрался к месту, где спал Дамаскин, и убил бы его, не случись с ним, с позволения сказать, незадача. Нападавший нарочно не поужинал, как это делают и дуэлянты перед поединком. И потому, когда он крался во мраке, у него громко забурчало в животе. Дамаскин проснулся, и это спасло ему жизнь. Увернувшись от сабельного удара, он успел схватить свой нож. В короткой схватке Дамаскин был ранен в голову, но сумел отрубить нападавшему указательный палец. Тот бежал без пальца, а Дамаскина нашли окровавленным на постели…
Услышав эту новость, Атиллия и ее отец помчались в поместье, но Дамаскина там не было. Посреди огромного парка возвышался неоштукатуренный дворец. Вокруг него стояли помощники Дамаскина.
— Где Дамаскин? — спросила испуганная Атиллия.
— Где Дамаскин? — спросил разгневанный господин Николич.
— Его увезли. Он ранен. Он нам велел спросить с вас плату. За двенадцать месяцев мы построили то, что другие строят три года, а вы нам заплатили только за год вперед.
Услышав это, господин Николич пришел в бешенство:
— Слушайте меня хорошенько и плюньте мне в глаза, если я совру! Ни гроша не получите, пока не закончите постройку!
С тем он и вернулся домой.
В подобных случаях господин Николич никогда не разговаривал с теми, чьими поступками был недоволен. Он не стал разыскивать раненого зодчего Дамаскина, но призвал его соперника, Йована Лествичника, архитектора храма, и попросил его поподробнее объяснить, кто такой и что такое этот Дамаскин.
— Подобно святому отцу Дамаскину, названный его именем зодчий Йован пользуется какой-то небесной математикой, отличной от здешней, земной, — отвечал Йован Лествичник. — По крайней мере, настолько же, насколько святая лингвистика Оригена отличается от нашей земной грамматики…
— А нельзя ли немного понятнее и поближе к Дамаскину? — прервал архитектора господин Николич.
— Можно. Дамаскин владеет великим искусством. Это искусство спать. Он встает до зари, кормит своих лошадей, обходит стройку, завтракает. Потом, прислонившись к дому, который он строит, несколько минут дремлет стоя. Второй раз, после обеда, присев на корточки в тени у стены, он во сне обегает свои воспоминания. В третий раз, после ужина, он укладывается и спит положенную ему часть ночи… Да, чтобы не забыть, — заключил свои рассуждения мастер Йован, — Дамаскин просил вам передать, что больше строить у вас не будет, и прислал вам эту шкатулку.
Когда господин Николич фон Рудна открыл шкатулку, он увидел в ней окровавленный указательный палец.
(Если вы не читали главу «Третий храм».
Если же читали, продолжайте чтение и направляйтесь ко второму перекрестку.)
Второй перекресток
Читатель может сам выбрать, в каком порядке читать следующие две главы. Можно читать сначала главу «Спальня»
Или читайте сначала главу «Столовая»
От вашего выбора зависит, какая из этих двух глав станет концовкой романа.
Столовая
«Каждый новый ключ приносит только новые заботы», — утешала себя Атиллия, разглядывая незаконченные покои своего дворца над Тисой. Она безуспешно искала Дамаскина, но не для того, чтобы заставить его кончить работы, а для того, чтобы доказать самой себе, что ее «сыночек» действительно может построить красивый дворец. Но зодчий исчез. Даже Ягода был не в силах его разыскать. И все же Атиллия с удовольствием ходила по недостроенному дому, мечтала и рассматривала красивые вещи, которые Дамаскин собирал для нее и которые теперь валялись в беспорядке там и сям. Иногда ей казалось, что Дамаскин ей где-то оставил послание или письмо. Она не могла поверить, что он уехал, не сказав ей на прощанье ни слова. Правда, извинением могло послужить то, что он ранен, но ей причиняла досаду мысль о том, что он, еще не сняв повязки, все — таки побывал в доме ее отца, а с ней не захотел говорить. Коротко сообщил то, что знал о своем тезке, архитекторе Йоване, и всё.
Однажды, задремав после обеда на диване в недостроенном дворце, Атиллия услышала сквозь сон какие-то звуки. В холле были свалены всевозможные еще не расставленные по местам предметы, и один из слуг Николича переписывал их, громко произнося их названия. Он повторял по слогам, глядя в свой список: «Стул, стол, еще два стула, сеть, сумка, сито, ступка, солонка…»
Атиллия вдруг поняла, что названия всех этих вещей начинаются на одну букву. Как будто Дамаскин затеял с ней игру в «десять слов на одну букву». Правда, это свидетельствовало только о том, что Дамаскин запомнил сказанное отцом за обедом о ее играх. Или ему запало в память, что она девочкой воображала, как она играет в эту игру со «своим сыном». Атиллия была тронута. Во всем этом, несомненно, содержалось послание, но какое — то странное. Из слов на букву «С» ничего не складывалось.
