— Подожди, схожу за ножом: хочу тебя убить.
Таксист подождал, а его друг вернулся с ножом и действительно его убил.
Тогда, в 1971 году, я как-то ночью возвращался домой после ужина и думал о таксисте и его друге. В этот поздний час мой путь проходил через огромный безлюдный парк Чапултепека, болотистый и мрачный. Но у меня не было причин для страха. В раскинувшемся вокруг меня необъятном чужом городе, среди семи миллионов жителей Мехико, не было ни единого человека, который испытывал бы ко мне любовь. Я был в полной безопасности.
Третий аргумент Кортеса, видимо, до сих пор не утратил своего значения.
Ян Липка (СЛОВАКИЯ)
Ян Липка — писатель и историк. В эмиграции преподавал словацкий язык в университете Регенсбурга, после развода Чехии и Словакии, сторонником которого он не был, работал в известном Пожунском училище. Написал одну историю словацкой литературы и две книги рассказов. Его издают «Словарт» и «Нетрус» из Братиславы. «Нетрус» выпустил и книгу его прозы в роскошно оформленном томе. Он всегда носил с собой маленький стаканчик и пил из него в корчмах Чехии, Германии и Словакии всегда только самый плохой сорт ракии, шому, которую заливал и в бак своей огромной «ямахи». Иногда он приходил на занятия в гилеме и в костюме мотоциклиста, поэтому студенты прозвали его Инопланетянином. Мне он помог издать в Германии мою первую книгу. Женился на Франтишке Кмеч, бывшей жене профессора Карла Кмеча. Умер в 2006 году от травмы, полученной в аварии на шоссе.
ДВУСТВОЛЬНЫЙ ПИСТОЛЕТ
Как-то зимой, а было это во втором десятилетии XVIII века, школьный служитель евангелического лицея в городке Джур дождался первого снега, поймал одного из самых крупных гусаков и вырвал у него три самых толстых и красивых пера. Положил их на несколько дней сохнуть на каминную полку и каждый день нюхал, дожидаясь, когда они утратят запах гусиных желез. Когда разразилась весна, он вышел на берег реки под крепостными стенами и тут почувствовал, что температура воздуха стала такой, как ему нужно. Она была где-то посредине между жарой и холодом. Запахи при ней становились самыми понятными, и служитель сел на берегу, увидел гриб, долго смотрел, как он растет, и наконец почувствовал его запах. После этого он понял, что время пришло и перья «созрели».
Он выбрал одно из них, наискось срезал его кончик и надрезал по центру. Потом раскаленной на огне иглой проколол перо в том месте, где кончался надрез. Наконец обмотал навощенной нитью часть пера над разрезом, чтобы его было легче держать во время письма: так пальцы не скользили и не пачкались чернилами. Потом он отправился в самую большую аудиторию, она выглядела как маленький деревянный амфитеатр, и уселся за кафедру ректора. На кафедре стояла чернильница. Он обмакнул в нее новое перо, провел по краю крышки кафедры несколько линий и тут же стер их рукавом. Перо было отличным, оно будет писать быстро и легко, в чем он только что и убедился, хотя был неграмотным. После этого, отложив его в сторону, служитель огляделся по сторонам и тихонько открыл крышку кафедры. Внутри лежал пистолет. Тот самый, что и вчера. Пистолет, про который шепотом говорили, что сделан он из чистой меди. С двумя стволами. Тут служитель услышал шаги в коридоре, быстро закрыл крышку и встал, чтобы сообщить ректору, что новое перо готово.
В амфитеатр вошли двое мужчин. Ректор пропустил своего гостя вперед, и тот с трудом протиснулся в дверь, такой он был крупный, и столь величественным был его огромный парик с искусственной тонзурой на темени и огромным количеством красивых ленточек и золотистой пудры из Вены. Приезжий был одет по самой последней моде, привезенной им из столицы. На нем был очень дорогой хабит римско-католического священника, ногти его были изумительно накрашены.
На галерее их ждал немногочисленный хор — шесть лицеистов в возрасте двенадцати лет. Они запели «Те Deum»
[2]
а ректор и его гость преклонили колени и помолились… После этого проследовали в столовую, и служитель принес им сковороду жареной гусиной печенки и блюдо с капустой, нарезанной тонко, как волос. К этой еде он подал им и две металлические кружки с пивом.
Когда они остались наедине, гость вполголоса спросил хозяина:
— Вы, господин ректор, человек ученый. Написали столько книг. Скажите, верите ли вы в то, что существует время, параллельное тому времени, в котором находимся мы?
— Да, я верю, что оно существует. Каждый человек — это некое параллельное время.
— А что получается, когда он умрет? Я умираю каждый день. Каждый вечер происходит небольшое упражнение во временной смерти. Но смерть и на самом деле временна. Каждодневный конец жизни. Что вы об этом думаете?
— Человек никогда не умирает. Его время никогда не угасает. Оно остается и после его смерти…
Когда пришел час отправляться на покой, служитель отвел гостя в предназначенную для него спальню с кожаной подушкой и меховым одеялом и помог ему смыть с лица венскую пудру. Потом раздел его и собрался уходить, сказав, что, когда гость закончит читать приготовленную на вечер книгу, он может позвонить в звонок и служитель придет погасить свечи.
Устроившись в кровати, гость вдруг спросил:
— Ты заметил, что нынче как раз тот самый день?
— Какой день? — спросил служитель, не подав виду, что чрезвычайно удивлен.
— Сегодня температура была ровно посредине между теплой и холодной. В такой день запахи становятся самыми понятными. Все можно понять обонянием. Я говорю тебе это, чтобы ты воспользовался случаем и в ближайшие дни напал на след какого-нибудь запаха, который не так просто обнаружить в другое время…
Служитель был потрясен. Он аккуратно сложил снятую гостем одежду и почувствовал ее запах. А так как в эти дни запахи захлестывали все вокруг, то этот запах был ясен. Пахло потом, пропитанным ненавистью. Закончив дела, он, не говоря ни слова, поклонился и вышел. Гость взялся за книгу, а служитель отправился спать.
В это время ректор лицея со свечой пришел в амфитеатр, поставил ее на кафедру, достал новое перо и два листа бумаги. Сел и приготовился своим ясным латинским почерком написать заглавие произведения, которое в нем созревало. Но он не обмакнул перо в чернильницу, а вдел в одну из петель своего халата, открыл крышку кафедры еще раз и достал пистолет. Тот самый, двуствольный.
Несколько мгновений спустя из комнаты, где ночевал гость, до служителя донеслось два выстрела с короткой паузой между ними. Когда он поднялся наверх, то нашел ректора и гостя мертвыми, в луже крови. Гость лежал на кожаной подушке, а у ректора в петле халата было перо. От обоих стволов пистолета еще пахло.
Прежде чем вызвать представителей городских властей, чтобы они позаботились о телах, служитель вытащил перо из петли на халате покойного господина ректора и отнес его обратно на кафедру.
Эдвард Хаугесунд (НОРВЕГИЯ)
Норвежский писатель и университетский профессор. Под псевдонимом Хельвециус публиковал бестселлеры, про которые один французский издатель сказал ему: «Не стройте иллюзий. Вам достанется слава, а нам — деньги!» Его любовные романы и детективы печатались с продолжением в газетах Осло, потом, разумеется, и как отдельные книги. «Рыбки в клетке», «Без ногтей» и т. д. переведены на тридцать три языка. В Норвегии его издавало издательство «Солум Форлаг» из Осло. У него было пять париков, и каждый день он выглядел по-новому. Оставил нам формулировку различия между романом и рассказом, которая звучит так: «Фраза в рассказе стоит во взаимосвязи с гораздо меньшим числом других фраз, чем в романе, где число взаимозависящих фраз больше по отношению к объему всего текста. Роман возник из эпоса, следовательно, в начальном виде он был в стихах („Гильгамеш", Гомер, народные эпические поэмы и т. д.). Рассказ же возник раньше, чем роман, и ведет происхождение от устных жанров (сказка, притча, история, пословица, загадка, пересказ реального происшествия)». Погиб в авиакатастрофе в 2005 году. Говорят, что оставшийся после него ручной ворон умеет декламировать прекрасные стихи, авторство которых не установлено.
