Я так и подумал, что он утопился. Так всем и сказал. Этот тип был вылитый самоубийца; я сразу подумал, что он не просто так утонул».
Одетые в черное вдова Гурр и ее дочь Андре пятнадцати с половиной лет пойдут по коридорам морга следом за маленьким сгорбленным человечком в белом халате с позвякивающими в кармане ключами. Он приведет их в большой морозильный зал, откроет дверь, повернет лысую, мертвенно-бледную голову к женщинам и тихо скажет:
«Идите за мной».
Они послушаются и будут смотреть, как он сверяет номера на камерах, откидывает чистую белую простыню с номера 2103V и шепчет: «Вот он».
Они опознают свежий розоватый маленький труп г-на Жана-Франсуа Гурра, их мужа и отца, и уйдут, не проронив ни единого слова. Они больше никогда не будут об этом говорить ни за столом, ни в гостиной по вечерам, ни с родственниками, ни с друзьями. Ни даже с торговцами в магазинах или на рынке. И лишь изредка кто-нибудь осмелится сказать одной из них:
«Примите мои искренние соболезнования…»
Все будет кончено между ними двумя и им; он не был добр; он часто лгал, обманывал жену, подглядывал через замочную скважину за дочерью, когда та мылась в ванной. Он был добр. Он был хорошим отцом. Он никогда не сидел в кафе; и редко посещал бордель. Иногда, по воскресеньям, он ходил к мессе и — главное — честно и регулярно зарабатывал на хлеб.
Он даже обещал купить телевизор. Его никогда не было.
Ее муж пал смертью храбрых на войне, штурмуя японскую цитадель. Отец Андре погиб в автомобильной или авиационной катастрофе, когда ей было всего три года. Он был красивым, богатым и чудесным любовником. Печально, что рок так рано положил предел его существованию на земле!
Вот что, должно быть, произошло в общих чертах помимо Адама между несколькими людьми в тот дождливый день, когда из моря выловили утопленника и оттащили тело на обочину дороги.
И теперь в каждом из них по очереди поселяется некое Божество и в назначенный час призывает к Себе, наделяя новой жизнью, коей они прежде не знали, потому что такой жизнью живут одни мертвецы.
* * *
М. Их забудут. Позволят всем этим Хознякам, Геро, Бозьо, Симоне Фрер, Оливену, Верану, Жозефу Жакино, Кристбергу и малышу Гийому жить своей жизнью, вернуться домой и делать, что заблагорассудится. Адам покинул место происшествия одним из первых, но он устал, так чудовищно устал, что брел, нога за ногу, вдоль берега моря, и все его обгоняли. Адам укрылся от ливня под платаном, но отяжелевшая листва пропускала воду, и он потащился дальше, промокший, с хлюпающим в карманах дождем. Он хотел закурить, но пачка размокла и сигареты пропали — бумага и табак расползлись в кашу.
Зеваки группками возвращались по домам, переговариваясь о случаях утопления, лавинах, обмороках, рыбалке со спиннингом и политике.
У Адама закололо в боку. Он больше не чувствовал себя одиноким. Не пытался понять. Начал припоминать, как часто ошибался.
Дойдя до Гавани, он остановился под навесом табачной лавки. Подошел к крутящейся стойке с цветными и черно-белыми открытками. Для одной из серий позировала молодая женщина в бикини — не слишком симпатичная на лицо, но с великолепной фигурой. Адам вошел в бар, купил открытку и сигареты. Вышел, но остался под навесом, чтобы разглядеть исполненную в пяти цветах картинку. Снимок был сделан на галечном пляже, модель сияла улыбкой, стоя на коленях. Правой рукой она стягивала трусики с округлого загорелого бедра. Левой прикрывала обнаженную грудь. Рядом лежал лифчик, для пущей ясности вывернутый чашечками наружу. Инсталляция была забавная, а фотобумага дорогая, плотная, глянцевая — одним словом, богатая. Адам поскреб карточку ногтем среднего пальца, подумав, что картон в тысячу раз эротичней полуголой дамочки. Вообще-то коммуникативная сила этого простого предмета никак не была связана с его порнографической интенцией; коллективная идея была изначально бедной, откликом на нее могли стать либо смех, либо тихая грусть; истинное же, глубинное содержание следовало искать на уровне геометрии или техники; толченая древесина и целлюлоза создавали ореол, освящавший молодую женщину, причисляя ее к сонму вечных девственниц и блаженных мучениц. Казалось, она как Мадонна властвует над миром и к ней не пристают ни поношения, ни грязные шуточки онанистов; верхний глянцевый слой мог веками защищать ее не хуже музейной витрины. Ветер сорвал с бахромы навеса тяжелую каплю воды и швырнул ее в центр открытки. Она с шумом плюхнулась где-то между пупком и левой грудью венеры.
Адам перевернул карточку, на обороте было написано:
«Фотография Дюка» «Бромид серебра, перепечатка запрещена».
«Тулуза, улица Полинер, 10».
Для Адама, ожидавшего прочесть:
«Красивая девушка на пляже».
Или нечто сальное, вроде:
«Хотите со мной поиграть?»
Это стало разочарованием.
Адам до позднего вечера бродил по улицам. Около восьми он съел кусок хлеба; устроился на скамье на автобусной станции. Он смотрел на прохожих: одни укрывались под зонтами, другие были в плащах.
На другой стороне площади стояло несколько пустых автобусов, за ними виднелся вход в кинотеатр. Фасад здания освещали неоновые огни; под дождем, дожидаясь начала сеанса, мокла кучка зрителей. Название «Рекс» украшали мигавшие красные лампочки, под ним, на большой афише, мужчина в плаще обнимал на молу женщину в плаще. У обоих были красные лица и желтые волосы, как будто они перележали на солнце. На черном фоне, рядом с героями, красовался желтый, похожий на уличный фонарь, шар. Слишком яркие, застывшие в неуклюжей неподвижности лица производили странное и мрачное впечатление; уродливые глаза под изломанными бровями пялились в небо, широко разинутые рты напоминали две слившиеся воедино кровоточащие раны.
Фильм назывался «Порт Дурмана» или что-то вроде того; Адам подумал, что Сэмюелю Фуллеру наверняка понравилась бы эта афиша. На мгновение ему захотелось войти, но он тут же вспомнил, что денег вряд ли хватит, доел хлеб и закурил.
Чуть дальше, под аркадами, ждали автобуса две или три девушки. Все они были в цветастых платьях, шалях, чулках телесного цвета и с сумками из искусственной кожи. Подойди Адам ближе, наверняка учуял бы запах духов. Он решил, что сегодня суббота, и попытался посчитать дни, но не преуспел. В конце концов он принял свое предположение за данность: суббота, день танцев, далее по списку. Он подумал, что мог бы отправиться в одно из тех мест, где раньше проводил вечера, в «Перголу», «Шутинг Стар» или клуб «Мамонт». Выпить пива, пообщаться пару часиков с девушкой. Остановила его нелюбовь к танцам. Он не только плохо танцевал, но все знали, что он плохо танцует. Так зачем попусту тратить время? Он никому ничего не докажет, да и денег нет.
Подошел автобус и увез девушек; через несколько минут их место заняли другие, на удивление похожие на уехавших. Рядом сидели два рабочих-алжирца; они молча курили и разглядывали девиц; курили сигары, молчали и пялились на женские ноги.
