За дорогой я уже не следил, просто следовал за фонарями «Мазды». К обочинам подступали какие-то здания, но я не узнавал их. Было темно и жутко – мы, как в чернилах, плыли. Димка останавливался несколько раз, но из машины выбраться не успевал – из тьмы выходили зомби, обступали, лезли на свет.
Кажется, мы объезжали город по кругу – Димка все искал, где бы чем поживиться, все надеялся отыскать защищенное местечко, где можно было бы остановиться. Порой мы петляли по каким-то проселкам, и я переводил дух, думая, что мы наконец-то выбрались за город. Но вскоре опять над дорогой нависали громады мертвых зданий, и свет фар отражался в матовых, будто бы из черного камня вырубленных окнах. Город словно притягивал нас, не отпускал.
И я, чувствуя, что долго так не выдержу, понимая, что скоро придется заправлять машины, а значит, останавливаться и выходить наружу, взял рацию, вызвал Димку и, сдерживая кашель, сказал, что нам надо все к чертям бросать и уезжать как можно дальше от населенных пунктов.
Это был мой план на одну ночь.
Я не знал тогда, что по этому плану пойдет вся моя оставшаяся жизнь.
* * *
Мы уехали на север, остановились километрах в тридцати от города, в шести километрах от ближайшей деревни, названия которой я уже не помню. Кругом был лес, но мы не решились сойти с дороги и расположились на широкой обочине трассы, подогнав машины к самому краю крутой насыпи. Я не спешил покидать прогретый салон и даже, кажется, успел подремать на руле, пока Димка занимался обустройством лагеря: разжигал костер в яме, мастерил сиденья из подобранных коряг и шин, срубленными деревцами маскировал машины. Он не требовал от нас помощи; мне показалось, что он работает лишь для того, чтобы чем-то себя занять.
Он позвал нас, когда все было готово.
– Надо решить, что делать дальше, – сказал Димка после того, как мы расселись у ямы с огнем.
– Выспаться и дождаться утра, – буркнул я, стараясь не слишком хлюпать носом. Ветер холодил мне спину, костер жарил лицо.
– Трасса пока пустая, – сказал Димка, будто бы не услышав меня. – Мы можем ехать, куда глаза глядят. Возможно, найдем места, не пострадавшие от эпидемии.
– Это не похоже на эпидемию, – заметил я, но Димка опять сделал вид, что не слышит меня.
– Или все же попробуем обосноваться где-то недалеко от города, – продолжил он. – В каком-нибудь дачном поселке, обнесенном забором. Или в детском лагере – мало ли закрытых мест. Укрепимся. Оружием разживемся. Будем совершать набеги на город. Может быть, кого-то спасем…
– Себя надо спасать, – буркнул мнущийся в стороне Минтай. Он единственный не подходил к огню.
– Какие еще будут мысли? – спросил Димка, на меня одного глядя.
Я пожал плечами:
– В городе было полмиллиона жителей. Еще тыщ сто обитало по соседству. Обратились, судя по всему, процентов девяносто или больше. Вот и считай… В каком детском лагере можно будет укрыться от такой армии? В каком дачном поселке? Зомби нашли нас, когда мы были в доме Минтая. Возможно, отыщут и в любом другом месте.
Димка покачал головой:
– Не факт, что они нашли нас. Это могла быть случайность, что они появились рядом.
– Могла, – согласился я. – Ну а если нет?
– Вы не о том думаете, – опять вклинился в наш разговор Минтай. – Есть более срочное дело. Прямая угроза.
– Ты о чем?
– Я о ней. – Минтай показал на Таню, кутающуюся в плед, который я снял с заднего сиденья «десятки». – Она же всех нас заразит. А потом обратится в чудовище.
Минтай говорил сипло, но в полный голос – он обличал. Таня не могла его не слышать. Но на нас она не смотрела. Скорчившись у огня, обернувшись пледом, она трудно дышала и покашливала – внутри ее словно бы патроны рвались.
– Пусть уходит, – сказал Минтай и отвернулся.
Мы молчали, в огонь глядя, не зная, что сказать. Даже Оля сидела тихо, не пытаясь вступиться за подругу, – скоро я понял почему. А рядом тихо ворочался темный лес, такой же пугающий и грозный, как мертвый город, оставшийся позади. Где-то близко журчала вода. И уже было заметно, как на востоке светлеет небо.
– Татьяна, – негромко позвал Димка. – Ты нас слышишь? Понимаешь, о чем мы говорим? Что сама думаешь?
Таня не отвечала. Мы не видели ее лица, но было заметно, что она напряглась.
Димка встал, размялся, руками помахав, головой покрутив. Открыл одну из канистр, залил бензин в бак. Походил вокруг своей «Мазды», осматривая изуродованную крышу, косясь на всех нас.
Я, вроде бы, опять задремал. Очнулся от своего храпа, но сделал вид, что просто горло так прочищаю. Не сдержавшись, чихнул пару раз, быстро утерся рукавом, надеясь, что никто на это не обратит внимания. Заметил пристальный взгляд Оли, улыбнулся ей – но улыбка вышла жалкая, неискренняя.
– Я все понимаю, – сказала вдруг Таня чужим прерывающимся голосом. – Я обуза. И угроза…
Каждое слово давалось ей с трудом.
– Я уйду. Сама. А вы уезжайте…
Она стала подниматься.
– И не вините себя… Все правильно… Надо было уходить раньше… Сразу… Но я боялась зомби…
Плед свалился с нее. Она выпрямилась, дрожа, – тоненькая, маленькая; в чем душа держится – непонятно. Мне стало жалко ее до слез. И себя тоже.
– Прощайте, – сказала Таня. – И спасибо вам за приглашение. Хорошая у нас получилась вечеринка.
Она повернулась, покачнувшись и едва не упав. Нетвердой походкой вышла на дорогу. И побрела по асфальту в сторону города – медленно, сгорбившись, подволакивая ноги. Десять шагов от костра – и ее уже не видно: ночь съела маленькую девичью фигурку.
– Я ухожу с ней.
Эти слова прозвучали у меня в голове. И я не сразу понял, что произнес их вслух.
– Решил поиграть в благородство? – спросил Димка.
Я вдруг растерялся. Подумал, что надо все обратить в шутку. Или притвориться, что ничего не говорил. Или объяснить, что имел в виду нечто совсем другое.
Я улыбнулся, как дурак, развел руками. И признался:
– Я тоже болен. Заразился все же.
– Черт! – Димка кулаком стукнул себя по колену. А Минтай, который было подвинулся к огню, опять с ворчанием отступил в тень.
Я встал, отряхнулся. Руки дрожали, и в голове было пусто, но в целом держался я неплохо.
– На что это похоже? – спросил Димка.
– На сильную простуду, – ответил я. – На грипп и ангину. В носу свербит, в горле дерет, болят мышцы, голова раскалывается, вялость одолевает.
– Бросает то в жар, то в холод, – сказала Оля. – Хочется закутаться, свернуться калачиком и лежать.
– Да, – подтвердил я.
– Я иду с вами.
