– Э-э… профессор, – на всякий случай в последний раз поинтересовался Ник, – а мне совершенно точно надо забираться туда? Ведь кланы уже сотни лет производят клановых модификантов без такой… такого аппарата.
– Послушайте, Ник, – ласково поинтересовался профессор, – а вы, случайно, не забыли, что вам однажды оторвали голову? И вы считаете, что это никак не отразилось ни на вашем спинном мозге, ни на вашей нервной системе, ни на вашей наносети? К тому же эти недоучки из кланов считали хорошим результатом синхронизацию модификаций с базовым организмом всего на девяносто восемь целых семьсот одиннадцать тысячных процентов. Мы же уже давно считаем нижним пределом своей работы девяносто девять целых триста сорок шесть тысячных процента. А лучшим результатом вообще были девяносто девять и четыреста сорок две тысячных! – И профессор бросил на Ника гордый взгляд, который почти сразу же превратился в снисходительно-огорченный. – О, Боги Бездны, с какими дилетантами я работаю! – пробормотал он и махнул: – Полезайте уж…
* * *
Когда Ник выплыл из тихого и спокойного беспамятства, он некоторое время вспоминал, где находится и что тут делает. И проблема была не в том, что это было сложно или он плохо себя чувствовал. Нет, чувствовал он себя хорошо-о-о-о, так хорошо, что ничего просто не хотелось делать. Так бы лежать и лежать… А потом ему в голову тонким, почти незаметным молоточком стукнулась мысль о том, что с тех пор, как он попал сюда, ему еще никогда не было так хорошо. И что это хорошо – нехорошо… Он попытался отбросить эту мысль, но она отчего-то не уходила. И вот тогда он начал вспоминать, где находится и что тут делает. Но до конца вспомнить так и не успел. Потому что его… вместилище (а может, скорлупа или материнская сумка), в котором Нику было так умиротворяющее хорошо, внезапно дернулось и куда-то поползло. А затем над ним склонилось озабоченное лицо профессора Триарни.
Увидев его, Ник счастливо улыбнулся.
– Зачем? – тихо прошептал он и замолчал. Говорить ничего не хотелось. Профессор нахмурился, повернулся и что-то сказал кому-то, находящемуся в том же помещении, а затем наклонился и спросил:
– Вы что-то сказали, молодой человек?
– Зачем вы накачали меня наркотиками, проф? – все так же умиротворенно проблеял Ник.
– Наркотиками? – удивился профессор. – Какими нарко… Ах, вот вы о чем! Нет, мы вас ничем не накачивали. Это особенности подстройки организма к полной клановой модификации. И – приготовьтесь, довольно скоро придет боль. Сильная. У нас с вами получился очень высокий уровень синхронизации, молодой человек – девяносто девять и пятьсот двадцать одна тысячная процентов. Вы – мой новый личный рекорд. Но вашему новому организму сейчас требуется протестировать ваши возможности, чтобы… м-м-м… как бы сказать… выстроить шкалу оценки. От максимального удовольствия до самой сильной боли. Откалиброваться, так сказать, по-новому. Так что теперь ждите боли.
Ник, у которого состояние неги уже стремительно проходило, приподнялся и начал осторожно выбираться из капсулы. Это оказалось нелегко. Все тело ощущалось как чужое. Мышцы, кости, суставы двигались как-то по-другому, не так, как раньше. А когда он случайно оперся пальцами о край капсулы, то чуть не упал, потому что пальцы выгнулись назад почти на сто восемьдесят градусов. Ник несколько секунд ошалело пялился на свою руку, а затем попытался просто сжать ладонь. Это получилось совершенно свободно. Тогда Ник перевел взгляд выше и, подняв руку, поднес ее к лицу, повернул и… свободно укусил себя за локоть. Землянин перевел обалделый взгляд на Триарни.
– Это… как?
Профессор, улыбаясь, пожал плечами. Мол, вот так теперь… И вот тут пришла боль. Ник заорал, упал на пол и забился на нем, плюясь слюной и желчью из пустого желудка. Профессор что-то орал рядом, но все это проходило полностью мимо его сознания. Было больно! Вернее не так – БЫЛО БОЛЬНО!!!
Сколько он так провалялся, Ник не понял. Потом, когда он уточнил время с помощью своей сети, оказалось, что около сорока секунд. Но по ощущениям это длилось часы, а то и дни. Вечность… нет, на вечность все-таки не тянуло, но… долго. Впрочем, время – понятие относительное. Например, попробуйте опустить в кастрюлю с кипящей водой руку и засечь по секундомеру хотя бы пять секунд – вечностью покажутся!
Следующие несколько дней Ник учился ходить. Осторожно. По стеночке. Сначала шесть с половиной шагов до туалета. Потом двадцать четыре до процедурной. Не потому, что ему не могли сделать процедуры прямо в палате, нет, просто профессор велел двигаться… Затем сорок один по коридору, на лифте вниз на два этажа и еще девяносто шесть до столовой офицерского состава. А потом… потом он побежал. В спортзале, пристроенном к секции тренажеров.
На тренажеры ему еще было рано: по оценкам профессора, колонии наноботов у него уже полностью распаковались, но модификация организма все еще была в полном разгаре. То есть на самом-то деле она теперь будет идти всю его жизнь, подстраивая его тело под различные условия, в которые ему придется попадать – от разной гравитации до разного состава атмосферы, бактериально-вирусного состава среды обитания и тому подобных вещей, но основа его будущего тела будет заложена в ближайшие семьдесят – восемьдесят дней.
А еще он осваивал базы. В первую очередь рукопашника, стрелка и тактика наземного боя четвертого ранга – в обществе, где любой может вызвать любого «в круг» и где до сих пор существует культ воина, это стандартный набор для любого офицера клана, если он, конечно, не хочет и далее оставаться посмешищем. Но не только эти. Еще было почти сорок баз – от вполне понятной для офицера флота «тактики эскадренных сражений» до совершенно непонятно зачем ему нужных «экономического планирования» и «финансовой отчетности и администрирования деятельности средних промышленных кластеров». Нет, на первом месте, что естественно, были боевые – освоение индивидуальных боевых баз именно сейчас, в период интенсивной модификации тела, было наиболее эффективно, потому что позволяло таким образом направить модификацию, чтобы развить из Ника бойца предельно возможного для него уровня.
Однако всему остальному тоже уделялось внимание. Пока базы изучались на низких рангах – первом-втором, но регулярно. Сегодня – одно, завтра – другое. Ник даже как-то, лежа в своей постели вечером очередного жутко загруженного дня, в усталом полубреду предположил, что это делается потому, что его мозг тоже как-то меняется. Из этого предположения он позже сделал вывод, что чем сильнее его сейчас нагружать, тем лучше он потом будет работать. Правда это была или просто бред усталого человека, Ник не знал, но теперь во время изнурительной практической отработки баз рукопашника старался кроме мышц и связок задействовать мышление – перемножал в уме сначала четырехзначные, потом пятизначные, а потом и более многозначные цифры, вспоминал стихи, задачки из универа (они отчего-то вспоминались довольно легко) и решал в уме.
А потом наступил момент, когда простой отработки уже стало мало. Пришло время спаррингов.
Тем утром Ник пришел в спортзал довольно рано, не позавтракав. Сегодня, как ему сообщил профессор, у него должен был состояться первый спарринг, и он не хотел выходить против элитного бойца (а с любым другим финальное освоение четвертого ранга рукопашки не имело смысла) с полным желудком.
