На ум Калебу пришли четыре варианта. Возможно, экспедиция была такой опасной, что с полной гарантией он не вернется?.. Но данный случай предусматривался контрактом, и хотя он не имел прямых наследников (дед и отец погибли, а о своей биологической матери он ничего не знал), право на его имущество отходило к Братству. Так и так Архивы заплатят!
Возможно, те, кого он должен охранять, особо ценные персоны?.. Ценные для Архивов и авалонских властей?.. Это, конечно, не бесполый монах с Полярной, а доктор Аригато Оэ с его ассистентами. Скажем, доктор – гений, придумавший такое, что у всех прямая кишка выпадет… разумеется, от восторга… Но что делать гению в опасной экспедиции? Гения берегут, ибо для мира, его породившего, нет ничего дороже. Гении – самый ценный товар во Вселенной, и вряд ли Аригато Оэ к ним относится. Просто толковый ученый, и к тому же раздражительный… Как он сцепился с монахом!..
Возможно, что у сьона Большой Шишки был какой-то личный интерес?.. Бозон Творец не разберется с этими Архивами, Монастырями, Орденом и прочей братией… всюду борьба за власть и почет, везде подсиживание и интриги… Вдруг доктор перебежал кому-то дорожку? Метит в кресло Хранителя, а тому не нужен конкурент?.. Есть и другие причины для неприязни, но стоит ли в этом случае нанимать Охотника? Разве что вся экспедиция сгинет бесследно, и с Охотником, и без него…
Калеб тщательно обдумал эти ситуации, ибо от верного решения зависели его жизнь и честь. За любым контрактом, что предлагались ему и другим Охотникам, стояли люди, обитатели планет и заатмосферных городов либо члены галактических конгрегаций, а люди, как известно, несовершенны. Случалось, наниматели толковали записанное в контракте иначе, чем понимал Охотник, что было поводом к спорам, дрязгам, а иногда – к кулачной расправе и вмешательству Малого Третейского Суда. Охотники не любили, когда наниматель маячит за спиной во время работы или пытается их в чем-то ущемить; нередко причиной конфликтов становились неуважение и посягательство на честь. Охотники были известными гордецами.
Итак, обдумав три варианта, Калеб склонился к четвертому. Вероятно, их полет на край Вселенной не являлся обычной экспедицией для изучения нового мира, а преследовал иную цель, очень важную для галактического человечества, раз за дело взялись Архивы и Монастыри. Он не понимал, что их объединяет, но отрицать это было нельзя: на борту корабля находились ученые Архивов и священник высокого ранга, адепт-экзорцист. И хотя большой дружбы между ними не замечалось, несомненно, их что-то связывало.
Что?..
Он решил не ломать над этим голову. Кто-то из авалонцев – видимо, Аригато Оэ, дуайен экспедиции, – проинструктирует его, и ситуация прояснится. Причин для беспокойства нет. В конце концов, что Архивами обещано, то уже заплачено.
– Хочешь есть? – нарушил молчание Людвиг.
– Нет, благодарю. Я бы чего-нибудь выпил.
– Кофе, сок, фруктовый коктейль, молоко?
– Молоко? – Калеб фыркнул. – Охотники не пьют молоко. Водка с Земли есть? Или можжевеловый джин?
– Слишком крепкие напитки, чтобы держать их на борту. Есть вино.
– Это уже лучше. Наливай!
Звякнул автомат доставки, из щели выдвинулся поднос с рубиновой жидкостью в стакане. Калеб покинул диван, выпил в три глотка, поморщился.
– Кисловато! Откуда?
– Сухое вино с Авалона Амо. Очень хорошее.
– Ладно, сойдет.
На стенах вдруг замелькали голографические картины – морская гладь под розовым солнцем, горы в снежных шапках, ночное небо, усыпанное звездами, полные света городские башни, астродром с серебряной стрелой галактического лайнера. Изображения текли, скользили, наплывали друг на друга; виды природы и городов сменились орнаментами и фрактальными узорами, потом начался парад живых тварей и людей, будто выстроившихся в бесконечную очередь: лица мужчин и женщин, снежный тигр с оскаленной пастью, смеющаяся рожица ребенка, шипастая изумрудная ящерица, длинноногие птицы в голубом оперении, танцующие под луной. Вскоре мельтешение лиц и фигур сделалось таким стремительным, что даже острое зрение Охотника их не различало.
– И что это значит? – щурясь, спросил Калеб.
– Если пожелаешь, я украшу свое жилище, – раздалось в ответ. – Или у тебя есть голограммы близких? Отца, матери, твоих любимых женщин?
– Женщин было слишком много, чтобы помнить их дольше пяти дней. О матери я ничего не знаю, я родился в стокгольмском инкубаторе. Отец… отца я не забыл. Но в нашем Братстве лишнее с собой не таскают. Воспоминания – тяжелый груз.
– Это верно. – Людвиг замолчал. Мелькание картин на стенах прекратилось.
– Вот что, – произнес Калеб, кивая на окно-экран над столом, – ты мог бы изобразить тут подходящий пейзаж. Такой, чтобы радовал душу. Тираннозавра, которому я разнес башку на Пятой Кехне… стаю тараканов с Гендерсона – чуть меня не сожрали, пришлось травить их газом… – Он призадумался на секунду. – Нет, лучше мой дом и поместье. Мне не пришлось их увидеть, так полюбуюсь хоть сейчас.
– Что за поместье? – спросил Людвиг.
– На Авалоне. Я теперь авалонский гражданин.
– Большая честь! Поздравляю, Калеб! – Людвиг сделал паузу. – Где находится твое владение?
– Точно не знаю. Где-то в верховьях реки Тагрим.
– Ты помнишь код своего сертификата?
– Да, разумеется.
Он назвал код, и в окне-экране появилось изображение: скалы на берегу неширокой реки, сосны с золотистыми стволами, луг с петляющей среди трав дорожкой и бревенчатое двухъярусное строение. Черепичная кровля, большие окна, крыльцо с резными столбиками и две башенки по углам… Хорошее место, и дом хорош, решил Калеб. Надоест жить, приеду сюда умирать.
– Скоро старт?
– Да. Грузят последние контейнеры с оборудованием.
Калеб покосился на свои ноги, обтянутые желтыми штанинами. Зашел в душевую, поглядел на себя в зеркале. Цыпленок, да и только! Правда, впечатляющих размеров.
– Не дашь ли мне комбинезон другого цвета?
Людвиг хихикнул.
– В оранжерее ты сел в желтое кресло. Это твой выбор, Калеб. Каюта в желтых тонах, желтое одеяние, желтый скафандр… Таков порядок на борту.
– Значит, синий достался красотке Кхан? Жаль! Синий – мой любимый цвет.
– А желтый тебе совсем не нравится? – с явным огорчением спросил Людвиг.
Калеб снова уставился в зеркало.
– Оттенок неподходящий. Словно птенчик, вылупившийся из яйца… чуть подрастет, и на вертел… Понимаешь, о чем я?..
– Это можно исправить. Встань ближе к зеркалу… да, так… прикрой глаза ладонями… сейчас, сейчас… – Что-то сверкнуло, и Людвиг с торжеством сообщил: – Готово! Ты доволен?
Теперь комбинезон отливал золотом. Ткань на груди, рукава, штанины – темное золото, оплечье – светлое, по бокам – такие же светлые полосы, что спускаются до лодыжек, пояс мерцает сотнями золотистых искр, ворот словно чеканная цепь…
