Я робко приблизился взглянуть на тело, увидел, и дух у меня занялся. Полицейский Эрнест Доббс имел вид более чем спокойный.
– Боже мой, Дживс! – простонал я.
– Я позволил себе его оглоушить, сэр, – почтительно объяснил он. – Я пришел к выводу, что в данных обстоятельствах это – простейший способ избежать неприятностей. Можете слезать, сэр, – сказал он Гасси. – Теперь, если мне дозволительно будет заметить, главное – поспешность. Долго он ведь не пролежит.
Это высказывание толкнуло мои мысли по новому направлению. Выходит, что Доббс еще может очнуться?
– О да, сэр, безусловно, и очень скоро.
– А я уж думал, он отправился на небеса.
– Отнюдь, сэр. Удар свинчаткой причиняет лишь минутное недомогание. Разрешите мне, – он помог Гасси сойти на землю. – Вполне возможно, что, придя в себя, Доббс испытает довольно сильную головную боль, но…
– «В каждой жизни иногда идут дожди»?
– Вот именно, сэр. Я полагаю, что мистеру Финк-Ноттлу следует поскорее отлепить бороду, она слишком бросается в глаза.
– Но он не может. Она приклеилась намертво.
– Если мистер Финк-Ноттл разрешит мне пройти с ним в его комнату, сэр, я без затруднения помогу ему в этом.
– Да? Тогда беги скорее, Гасси.
– Чего? – переспросил Гасси, и это было как раз в его духе – спрашивать «Чего?» в такой острый момент. Вид у него был довольно растерянный, словно он тоже схлопотал дубинкой по темечку.
– Двигай давай.
– Чего?
Я беспомощно махнул рукой.
– Берите его, Дживс, – сказал я.
– Очень хорошо, сэр.
– Я бы пошел с вами, но у меня есть дела в другом месте. Я должен выпить еще шесть порций коньяка, и притом немедленно. Вы уверены насчет этого живого трупа?
– Сэр?
– То есть «живой» – это про него верно сказано?
– О да, сэр. Обратите внимание, он уже приходит в себя.
Я обратил. Было видно, что Эрнест Доббс готовится снова приступить к обязанностям. Он уже зашевелился, задвигался, начал оживать. И ввиду этого я почел за лучшее удалиться. У меня не было ни малейшего желания оказаться у ложа больного с такой развитой мускулатурой и таким нестабильным темпераментом в ту минуту, когда он очнется и начнет искать виноватого. Я на повышенной скорости возвратился в питейное заведение «Гусь и одуванчик» и значительно поддержал коммерцию одинокой руки, которая высовывалась из отверстия в стене. После чего, частично восстановив силы, отправился в «Деверил-Холл» и окопался у себя в комнате.
Пищи для размышлений, как вы легко поймете, у меня было более чем достаточно. Обнаружилась неизвестная, зверская сторона Дживсовой натуры, и это открытие меня потрясло. Поневоле задумаешься, насколько далеко это может зайти. У нас с Дживсом в прошлом случались разногласия, мы, бывало, неодинаково смотрели на такие вещи, как лиловые носки с белым смокингом, а при наших характерах подобные разногласия неизбежно будут возникать между нами и в будущем. И не очень-то спокойно на душе, когда подумаешь что в пылу полемики по поводу, скажем, ненакрахмаленной вечерней манишки он вдруг забудет приличия и пожелает положить конец спору, попросту оглоушив меня по лбу чем-нибудь тяжелым. Только и оставалось, что надеяться на старую добрую феодальную верность, быть может, способную унять подобный порыв.
Я все еще сидел и старался осознать тот печальный факт, что за все эти годы вскормил на груди субъекта, которого с готовностью примет боевиком в свой состав нуждающаяся в пополнении банда, когда прибыл Гасси собственной персоной без зеленой растительности на подбородке. Он успел сменить клетчатый пиджак на смокинг, и я только тут спохватился, что тоже должен переодеться к ужину. Я совсем запамятовал Тараторкины слова о большом приеме с кофе и бутербродами, запланированном на после концерта, который, судя по часам, уже подходил к заключительной стадии, когда поют «Боже, храни короля».
У Гасси было явно что-то на уме. Он нервничал. Пока я второпях напяливал черные носки, белую сорочку и лаковые штиблеты, он расхаживал по комнате и теребил безделушки на камине, а когда я натянул скроенные по фигуре вечерние брюки, вдруг слышу, опять раздался сдавленный стон, не знаю, такой ли сдавленный, как издавали раньше Китекэт и я, но все-таки достаточно сдавленный, это уж точно. Гасси некоторое время простоял молча, лицом к висящей на стене картине, но теперь повернулся и проговорил;
– Берти, тебе известно, что значит: с глаз упала пелена?
– Конечно. С моих глаз она спадала много раз.
– А с моих глаз она упала сегодня. Я могу точно назвать мгновение, когда именно. Это произошло, когда я сидел на дереве и посмотрел вниз на Доббса, а он сказал, что я застигнут на месте преступления. Тут-то пелена с моих глаз и упала.
Я попробовал вмешаться.
– Минуточку, – говорю я ему. – Уточни для ясности, о чем, собственно, речь?
– Я же тебе объясняю: с моих глаз упала пелена. Со мной произошло важное событие. Вдруг, безо всякого предупреждения, умерла любовь.
– Чья любовь?
– Моя, осел ты несчастный. Любовь к Тараторе. Я понял, что девушка, способная подвергнуть мужчину такому испытанию, не годится мне в жены. Ты не думай, я ее по-прежнему очень уважаю и уверен, что из нее выйдет прекрасная помощница в жизни для кого-нибудь наподобие Эрнеста Хемингуэя, любящего жить среди опасностей, но сам я после того, что произошло сегодня вечером, совершенно уверился: мне лично нужна спутница жизни немного поспокойнее. Если бы ты видел, как отблескивали в лунном свете глаза полицейского Доббса! – с чувством произнес Гасси и, весь передернувшись, смолк.
Последовала пауза, поскольку я так обрадовался этому потрясающему известию, что не в состоянии был поначалу выговорить ни слова. Потом я все-таки сказал: «Гип-гип-урра!» И возможно, это получилось у меня громковато потому что Гасси подскочил и выразил пожелание, чтобы я не орал ни с того ни с сего «Гип-гип-урра!» – потому что он из-за меня прикусил язык.
– Прости, – сказал я. – Но я держусь своего мнения. Я сказал: «Гип-гип-урра!», потому что я именно имею в виду «Гип-гип-урра!». И еще, может быть, «Аллилуйя!». А если я заорал, то просто оттого, что очень разволновался. Скажу тебе честно, Гасси, из-за твоей страсти к юной Тараторе я сильно беспокоился, поджимал губы и с сомнением спрашивал себя, верной ли дорогой ты идешь? Кора Таратора, бесспорно, всем хороша, из нее, правильно ты говоришь, получится прекрасная жена для того, кто не против по ее мимолетному капризу угодить в камеру одной из наших всеми уважаемых тюрем, но тебе лично нужна невеста в другом роде. Тебе нужна Мадлен Бассет, она создана для тебя. Теперь можешь вернуться к ней и до могилы жить-поживать, добра наживать. А я буду от души рад, со своей стороны, вложить в это дело серебряную яйцеварку или что еще ты пожелаешь в качестве свадебного подарка, и во время самой брачной церемонии тоже можешь на меня рассчитывать: я буду как штык сидеть на боковой скамье и распевать вместе со всеми «Закончены пахаря труды».
