После этого, он, к своему большому изумлению, не почувствовал стыда. Они неподвижно лежали рядом под раскидистым деревом, а утро уверенно вступало в свои права. Девушка что-то оживленно рассказывала, а Уилл напряженно слушал, пытаясь уловить хоть какой-то намек на то, что с ним случилось накануне. «…Ну вот, значит, а она мне говорит: „Если Энн не захомутает кого-нибудь из этих парней, то тогда ее братья…“ Итак, ее звали Энн. Она была воплощением человеческой непосредственности, а еще от нее пахло летом и ключевой водой. Уилл отметил про себя, что ей, наверное, уже лет двадцать пять, а то и больше. Короче, уже не девочка. Стройна, подвижна и ничем не напоминает пышнотелую королеву птичьего двора, раздобревшую от сытой сельской пищи. К тому же говорила она по-городскому правильно, и, в отличие от Элис Стадли, в ее речи не было слышно деревенского акцента. Уилл провел пальцами по ее изящной шее и почувствовал биение пульса. Энн была подчеркнуто женственна (и наверняка смущенно отворачивалась, увидев, что петух топчет курицу), и это совсем не вязалось ни с тем, как она полуобнаженной возлежала теперь рядом с ним, ни с тем бурным оргазмом, случившимся всего несколько минут назад и сопровожденным крепкой бранью… Уилл мечтательно улыбнулся. А что еще ему оставалось делать? Его до сих пор слегка подташнивало, но скоро он встанет с земли и пойдет своей дорогой, бросив на прощанье: „Что ж, Энн, приятно было познакомиться. Может быть, когда-нибудь свидимся…“ Он тихо произнес ее имя — Энн, — словно пробуя его на вкус в столь интимном контексте, хотя и с большим опозданием…
И то, что он назвал ее по имени, произвело такой эффект, как если бы Энн отведала шпанской мушки.
— Быстрее, — выдохнула она. — У нас еще есть время. Давай еще раз… — С этими словами ее длинные изящные пальчики крепко обхватили его член. — А если ты не можешь… — Она снова легла на него. Кончик ее языка касался его кадыка, а проворные женские пальцы умело массировали член, который скоро восстал, словно пробудившись от долгого сна.
Вот с такими приключениями майское дерево было доставлено домой.
ГЛАВА 5
Тогда Уилл даже не предполагал, что именно эта женщина будет присматривать за ним, когда он забудется тяжелым сном — не из-за опьянения, а от желания умереть. Он будет лежать прикрыв глаза и притворяясь спящим. Она спустится по скрипучей лестнице — охающая старая карга — и привычно примется хлопотать по хозяйству. Бульон для больного, курица в глиняном горшочке, приправленная мускатным орехом, семенами аниса, корнем солодки, розовой водой, белым вином и финиками… Тихая пожилая женщина, читательница «Советов благочестивой хозяйке» и «Сокровищницы рецептов» (как сделать луково-паточный сок, самое действенное средство против чумы и прочей заразы), ярая пуританка, которая увлекается нравоучительными книгами вроде «Пророчества о грядущем пришествии Господнем», «Наказания для величайших грешников» и «Самого действенного очищения души и тела для неправедных и неверующих». В горшках будет кипеть похлебка, а Энн сядет и примется почесывать поясницу через ткань верхней юбки и теребить в руках книгу.
Надо признать, что его ловко провели, загнали в угол, словно кролика, а он, идиот, так легко попался на удочку этой ловкой распутницы. Так уж устроены мужчины: сначала они просто ведут себя как дураки, а потом становятся еще и рогоносцами. Наверно, таков удел всех мужей, аминь. Это расхожее мнение устраивает всех, но истина состоит в том, что мужчины сами выбирают для себя то, что потом имеют. Для Уилла итогом той майской интрижки стала простуда, колики в животе и отбитая задница, и именно эти недомогания убедили его послать весь Шотери (будь он неладен) к чертовой матери и признать, что все-таки, наверное, правы были те, кто называл майские деревья вонючими идолами. Но начиналось лето, дни становились все длиннее, и юноша снова был готов к любви, но на этот раз он хотел обрести настоящую, чистую любовь, лишенную притворной застенчивости. Сначала он занимался только изготовлением перчаток, монотонной, но успокаивающей нервы работой, а вечерами читал при свече Плутарха в переводе Норта и Овидия в переводе Голдинга.
Уилл попробовал сочинять сам — получилось скучное повествование, где строфами из четырнадцати строк каждая рассказывалось о том, как римляне проиграли войну из-за вероломства предателя. Но однажды отец попросил его съездить в Темпл-Графтон за козлиными шкурами, которые шли на лайковые перчатки.
— Уэтли человек порядочный. Читает много из Священного писания, да и вообще не дурак. Он из Снитерфилда, как и я сам. Так что поезжай на Гнедом Гарри, копыто у него уже зажило.
Для того чтобы попасть в Темпл-Графтон, нужно обогнуть Шотери, «Энн, Энн, Энн, Энн», — пели скворцы. День выдался жаркий, но Уилл все время ежился. Теперь он знал, кем была та женщина: дочка покойного Дика Хетеуэя с фермы «Хьюлендс», своенравная особа, закаленная унизительной необходимостью жить под одной крышей с людьми, которых она не считала своими родственниками, — со своей мачехой и тремя братьями, приходившимися ей таковыми лишь по отцу. Вот, годы-то идут, а ты все еще в девках ходишь. Да и кому ты нужна, кто на тебя позарится-то… Эй ты, бестолочь, ну-ка приведи сюда Гарри. Уилл хорошо помнил крепкую хватку ее острых коготков, но почему-то был уверен в том, что ему ничто не угрожает, наивно полагая, что мужчину не заставишь сделать то, чего он сам делать не желает. Что же до возможного отцовства, то тут и вовсе было нечего бояться, так как Уилл у нее был далеко не первый. Девственницей Энн не была, хотя, конечно, в пьяном угаре он мог этого попросту не заметить. Но это вряд ли. По крайней мере, она вела себя как опытная женщина.
И все равно птичьи крики, выкликающие это имя — Энн, Энн, Энн… — сопровождали его до самого Темпл-Графтона. Там, в доме Уэтли (глава семьи Уэтли был скорняком), его дожидалась другая Энн, при виде которой он напрочь забывал о той, первой, потому что этой Энн было всего семнадцать лет, и она была свежа и чиста, как весна; у нее были густые черные волосы, белесые брови и темно-карие глаза, взгляд которых был таким же открытым и искренним, как у Дика Куини.
— Энн, — зевнул папаша Уэтли, широко расставляя ноги в мягких домашних туфлях, — налей ему вина. Это Джека сын, — пояснил он, обращаясь к жене. — Того Джека, что из Снитерфилда. — И его жена, только что вернувшаяся из коровника, улыбнулась: цветущая пышнотелая женщина, такая же миловидная, как и ее дочь.
Энн, единственный ребенок в семье (ее брат умер при рождении), жила в тихом уединении и неизменно с большим интересом слушала рассказы этого молодого человека с чувственными глазами и хорошо подвешенным языком. Когда Уилл приехал к ним во второй раз, она даже гуляла с ним по саду (под неусыпным присмотром родителей, наблюдавших за дочерью из окна: понятно, парень-то свое дело знает, а вот нашей как бы не сплоховать. А как вы называете эти цветы? А вот эти? У некоторых цветов бывает несколько названий. А вот этот цветок мне не нравится, он пахнет могилой. Ну что вы, ведь вы еще так молоды, чтобы говорить о запахе могил. А как по-вашему, о чем мне уже не рано говорить? Этого я не знаю; право, вы ставите меня в неловкое положение своим вопросом. Видите, я даже смутился.
