Связанные с Петровско-Разумовским литературные имена трудно даже просто перечислить — для одних это эпизоды коротких встреч, для других главы жизни и творчества. Лето 1877 года здесь проводит семья Н. Д. Телешова, устраивает спектакли, свой театр. Хорошо знакомый с Петровским П. Д. Боборыкин размещает в нем действие своего романа «В наперсниках».
Около будки железнодорожного сторожа происходит первая встреча прославленного московского газетчика В. А. Гиляровского с начинающим репортером В. М. Дорошевичем, не сумевшим опередить вездесущего и всеведущего дядю Гиляя.
Многие годы связанный с этими местами В. Я. Брюсов делит свои симпатии между Петровско-Разумовским и Ховрином. 22 июня 1901 года он пишет стихотворение «Лето в Петровско-Разумовском»:
Отчетливо по крыше дребезжа,
В листве производя шуршащий шелест,
Спадают нити долгого дождя,
Железная труба раскрыла челюсть,
И в кадку звучно падает струя;
Есть в этом шуме медленная прелесть.
О тихий, долгий дождь, с тобой сроднился я,
Все осени в деревнях и столице
Воссоздает глухая песнь твоя.
С Петровско-Разумовским связано начало творческого пути Маяковского. День первого приезда в Москву с Кавказа. Вся семья отправляется с Курского на Николаевский вокзал, чтобы на почтовом петербургском поезде добраться до Петровской академии. От железнодорожной платформы извозчик довез Маяковских до Выселок, где жила на даче знакомая семья Плотниковых. Стесненные после смерти отца в средствах, вынужденные учитывать каждую копейку, они не могли позволить себе роскоши взять номера в московских гостиницах. Гостеприимство друзей должно было облегчить поиски городской квартиры, самой дешевой и вместе с тем удобной для осуществления тех планов, которые каждый из членов семьи для себя строил. Отсюда совершал свои первые поездки в Москву сам Маяковский — первая ступенька к познанию города. Шел 1906 год.
Петровско-Разумовское надолго стало любимым подмосковным местом. В начале мая 1908 года Маяковские выбираются на дачу в районе Соломенной сторожки, снимают мансарду и сразу же наталкиваются на враждебную неприязнь хозяев. Начинаются доносы, неожиданные посещения полиции, почти обыски. Во время одного из них полицейские вошли в комнату, где спал Маяковский вместе со своим оставшимся ночевать товарищем. Полицейские удивленно спросили: «Как, вас двое, и вы спите?» На что Володя ответил: «А вам сколько надо?» — повернулся на другой бок и заснул.
Еще три года, и снова дача на Соломенной сторожке — комнатенка под крышей, которую снимает для себя Маяковский. С деньгами по-прежнему туго, в еде приходится ограничиваться кругом дешевой колбасы, подвешенной под потолком и размеченной по дням — растянуть ее хотелось как можно дольше. Но, как вспоминал Николай Асеев, молодость и волчий аппетит брали свое: колбаса исчезала много раньше всех намеченных сроков, к величайшему огорчению хозяина.
Осенью 1912 года Маяковский приезжает сюда со своими друзьями — Львом и Верой Шехтелями, Василием Чекрыгиным. Лев Федорович Жегин-Шехтель вспоминал, как Маяковский сравнивал эти места с Кавказом: «Вот гор нет, а дышится, как в горах — легко, радостно».
Весной 1913 года Маяковский вместе с поэтом Алексеем Крученых снимал на мансарде микроскопическую комнатенку с балконом. Чтобы как-то уместиться, друзья производят раздел: Крученых устраивается в комнате, а Маяковский выбирает балкон, где ему, по его словам, было удобнее принимать гостей. Выбор квартиры оказался на редкость удачным. Напротив жили летчик Г. Кузьмин и композитор С. Долинский. Они заинтересовались своими необычными соседями, сдружились с ними и ссудили деньгами на издание сборника футуристов «Пощечина общественному вкусу».
Очень важен вопрос о первом документальном упоминании Семчина. Пустошь в XVI веке, Семчино в действительности вошло в историю, как о том свидетельствует анализ духовных грамот великих и удельных князей, двумя столетиями раньше как село Семцинское, которое завещал около 1358 года великий князь Иван Иванович «княгине своей Александре». Само понятие «село» говорит о существовании здесь церкви, а передача во владение вдове великого князя — о ценности поселения.
Его так и прозвали Иваном Кротким, этого сына Ивана Калиты, которому московский стол достался после старшего брата, Семена Ивановича Гордого. По словам летописи, «кроткий, тихий, милостивый», получил он в Орде ярлык на великое княжение безо всяких со своей стороны уловок и хитростей: хан сделал выбор между ним и его противником, суздальским князем Константином. Впрочем, удельные князья целый год не признавали его власти, «творили свою волю», в обострившихся междоусобицах к великокняжескому голосу не прислушивались. Слово Москвы заметно слабело, почему и прошла незамеченной смерть тридцатитрехлетнего князя, простоявшего у власти всего шесть лет и заботливо постаравшегося перед кончиной обеспечить «свою княгиню», остававшуюся с двумя малолетними сыновьями на руках — будущим Дмитрием Донским и младшим Иваном.
Дмитрий наследовал отцовский стол, Ивану отходили, по воле отца, «Звенигород со всеми волостми и с мытом (пошлинами. — Н. М.), и с селы, и з бортью (пасеками. — Н. М.), и с оброчники, и с пошлинами», не считая еще двадцати с лишним сел и селений. Иван Звенигородский не дожил и до четырнадцати лет, но успел принять участие в походе старшего брата против Дмитрия Суздальского. Со смертью Ивана Ивановича все владения снова сосредоточились в руках великого князя.
После кончины матери, княгини Александры, Дмитрий Донской завещает Семцинское своей княгине, прибавив к нему «Ходынскую мельницу». Любопытно, что «луг Ходынский» при этом доставался сыну Юрию вместе с селом «Михалевским» — будущим Михалковом. Переход Семцинского великим княгиням становится своеобразным правилом. Так распоряжается им и сын Донского, великий князь Василий I Дмитриевич, неоднократно составлявший свою духовную: между сентябрем 1406 и летом 1407 года, в июле 1417-го и, наконец, в марте 1423-го года. Княгине отходило «Семцинское село с Самсоновым лугом, сельцо Федоровское Свиблово на Яузе с мельницею да Крилатское село, што было за татаром».
Иными словами, владелицей всех этих мест становится великая княгиня Софья Витовтовна. Делает Василий I в духовной и любопытную, нередко повторяющуюся в княжеских завещаниях оговорку: «А хто моих казначеев, или тивунов, или дьяки прибыток мои ведали, или посельские, или ключники, или хто холопов моих купленых, или што есм оу Федора оу Свибла отоимал, тех всех пущаю на слободу и с женами и з детьми, не надобны моему сыну и моей княгине». Те, кто был непосредственными помощниками и слугами князя, обычно после его смерти отпускались на волю и по наследству не передавались.
Три варианта духовных Василия I — три труднейших периода русской истории. Само по себе правление Василия Дмитриевича было знаменательно тем, что начиная с него великое княжение становится наследственным у московских князей, хотя им еще приходилось получать соответствующий ярлык в Орде. Возвышению Москвы в конечном счете немало способствовало недолгое и внешне слабое правление Ивана Кроткого, за время которого у боярских родов зарождается стремление оседать именно в Москве.
