17 сентября (1682), на день памяти мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, в селе Голыгине, на пути к Троице, по решению боярской думы были обезглавлены за государственную измену князь Иван Хованский и его сын Андрей Иванович.
— Владыко, не верю стрельцам, не верю! Что присоветуешь, как бунтам конец положить — ведь с веры начинали, тебе и знать. Может, крамольников главных и победили, да ведь кто другой людишек московских подбить может, сам знаешь.
— Знаю, знаю, государыня-правительница. Знаю и другое, поприустали стрельцы. Зима на носу, о домишках да детишках думать надобно. Они бы сейчас и сами на мировую пошли — случая ждут. Начальников ты казнила, простой люд по этому случаю приласкать можно. Чтоб о былых начальниках не жалели. Одно тебе скажу, государыня, времени терять нельзя.
— Приказывай, владыко.
— Приказывать, государыня, не могу, разве что подсказать. Полагаю, собрать надобно все полки в Кремль, в Успенский собор для торжественного умилостивительного богослужения.
— Все полки, говоришь? О, коли какой смутьян найдется да их переполошит, костей не соберем.
— Тебе решать, государыня. Все в руце Божьей. А только я так полагаю — вынести Евангелие и мощи святого апостола Андрея Первозванного и, положивши святыни сии на аналой, сотворить всем полкам поучение о мире и любви.
— Что ж им таких слов ранее говорено не было? Сам же и толковал им, владыко, и не раз. Не больно-то помогло.
— Дослушай, государыня, тогда и суди.
— Прости Христа ради, владыко. Слушаю тебя.
— Поучение одно, а перед поучением следует прочесть царские разрешительные грамоты, в которых бы государи наши призывали стрельцов оставить смуту и верно служить царскому престолу, за что получат они всепрощение.
— Ты что, владыко? Бунтовщиков простить? Всех разом? Наказания им никакого не учинить?
— Нешто ты наказания уже не учинила? Казнить начальников надо, чтобы остальным людишкам неповадно было. А коли с каждым разбираться начнешь, всю свою рать потеряешь. Где другую найти?
— Всех простить… Огорошил ты меня, владыко. Не хотела я никому вину спускать, иначе себе конец смуты видела.
— А до конца-то ее еще, ой, как далеко. Не держи гнева в сердце своем, государыня. Гнев-то глаза застит, видеть не дает. Ты о выгоде государственной подумай — что твои обиды да горести! Отрешиться тебе от них надо, коли властвовать решила. Ты за державу обижайся, о ней единой горюй. На то тебя и благословлю. А для крепости увещеваний моих, допущу я всех стрельцов приложиться к мощам апостольским из своих патриаршьих рук. Я же дам патриарший обет в Чудовом монастыре в память чудесного примирения соорудить храм Андрея Первозванного. Со строительством тянуть не будем. По возможности скорее освятим. Будет стоять да на каждый день о благоустройстве жизни нашей напоминать. Трапезную в храме построим большую, просторную, столы в памятный день патриаршии станем каждый год делать. Нешто забыла, государыня, пословицу: грозен государь, да милостив. Тебе такой и следует быть.
— Только бы по-твоему все сложилося, владыко!
— По-моему, по-моему будет, государыня. Сам рейтаром не один год в мирской жизни был, знаю, каково служилым без мира жить, а тут еще дома рядом, жены ждут, не иначе за полками в собор прибегут. При бабах какой бунт.
8 октября (1682), на день памяти преподобного Досифея Верхнеостровского, Псковского, и преподобного Трифона, архимандрита Вятского, в Успенском соборе состоялось торжественное умилостивительное богослужение, которое совершил кир-Иоаким. Патриарх принародно поздравлял царей Петра и Иоанна Алексеевичей с успешным окончанием дела, за что получил широковещательную царскую похвальную грамоту.
— Строиться, Марфушка, начинаю и тебя пригласить хочу.
— Где строиться?
— В Новодевичьем. Палаты себе возвести собираюсь. Отдохнуть иным разом, на богомолье задержаться.
— Там и так палаты есть — Ирины Годуновой.
— Ирины, да не мои.
— Не пойму тебя, Софья Алексеевна. Что на уме-то держишь? Время у тебя сейчас есть строительством монастырским заниматься! Хочешь правду сказать, скажи, нет — и толковать нечего.
— Думала, сама догадаешься.
— В загадки играть не стану. Мало ли что мне на ум взбредет. Толком говори.
— Хочешь толком, ладно. Вот есть у нас Кремль, правда? Великокняжеский, царский, да не мой. Так пусть с моим правлением Москва новый получит, чтоб все дивилися царствованию моему.
— О Борисе Годунове подумала?
— А что Годунов-то содеял примечательного? Только что житье лишнее на Иване Великом возвел
[120]
да своим именем его опоясал. Письмена громадные, видны чуть не со всей Москвы, а своего-то дела на грош. Не хочу такого!
— Что ж, ему и впрямь похвастать нечем. А ты что в обители девичьей сделать сможешь?
— Стенами каменными ее перво-наперво обнести. Подумай только, Марфа Алексеевна, стены как кипень белые, верхушки да на башнях узорочье кирпичное красное. И Москва-река рядом, и пруд под боком — все в воде отражаться станет. Красота-то какая!
— Москва-река далеконько, а пруд — это хорошо.
— Колокольню соорудим, чтобы выше Ивана Великого была, непременно выше. Коли на Москву с Воробьевых гор глядеть, чтобы наша колокольня кремлевскому столпу не уступала.
— Ишь как! Может, и твоя правда — чтобы сразу новое царствование видно было. Людишкам лишь бы глаз ласкало, а там — в остальном хоть трава не расти. До зрелищ всяческих они падки — не до дела.
— Для дела время нужно, а они нетерпеливые. Да ты дальше, царевна-сестрица, послушай. Над вратами монастырскими стоит церковь построить во имя Покрова Божьей Матери. Вход в обитель богаче станет, да и на Сергиев монастырь похоже. Для Смоленского собора потребен новый иконостас. Пусть мастера Оружейной палаты потщатся. Хочу, чтоб в новой манере написан был. А в Софийском приделе вместо апостолов соименных святых жен пусть изобразят, все наше семейство.
— Думаешь, владыка согласится? Благословение тебе на то даст? Он ведь у нас ревнитель канонов-то.
— Ревнитель так ревнитель, а раз сказала, пусть способ найдет оправдательный, чтоб мне самой за книжки не садиться. Не было, скажешь, такого примера? Не было. Так на будущее будет! Для чего праведницам невозможно находиться у престола Господня? И ты тоже со святейшим потолкуй. Для престола это моего надобно.
— Не много ли хочешь, Софья Алексеевна?
— Твоя правда, лечиться и по каплям можно, и ложками лекарственные зелия принимать. По каплям сколько хоровать будешь, а ложками — трудно, может, и противно, да быстро. У нас, Марфа, времени нет: отроки-то наши царственные со дня на день растут. Оглянуться не успеешь, уж пора власть отдавать, а какими они еще, братцы наши, станут.
