— Не пойму тебя, Василий Васильевич. Кому, как не тебе, русское войско на Крым вести. Неужто честь такую кому уступишь? Во главе государства стоишь, тебе и дела под стать должны быть. А уж как я тебя, соколик мой, ждать буду, какую встречу тебе Москва устроит — в сказке не найдешь!
— Государыня, не привык я к военной жизни, да и дел ратных давно не касался. Лучше воеводу любого возьми. Хоть Шереметева Бориса Петровича.
[127]
Сама ж его в бояре пожаловала. Когда мы переговоры с Речью Посполитой вели о Вечном мире, обок меня он был.
— Скажи, князь, в подчиненных твоих.
— А хоть бы и так. Вспомни, какие награды боярину определила. Чашу позолоченную, кафтан атласный, жалованья прибавила да четыре тысячи рублей.
— Ты просил, я и дала. С твоих же слов.
— Что ж теперь с моих же слов отправить его в Крымский поход не хочешь? Да и нужен ли тебе поход-то этот, государыня?
— Как это нужен ли? Да ты что, князь? Раз в Вечном мире обещалися, слово наше крепко.
— Крепость-то слов этих посольских не больно велика, сама знаешь. А Борис Шереметев в прошлом году ездил один в Варшаву мир-то подписывать. У королевы приема особого добился да через нее поддержку и получил.
— А про Вену забыл? Хотел с императором Леопольдом договор против Османской империи заключить, и что из того вышло. Только-то и дел, что грамоты верительные умудрился не министру, а самому Леопольду вручить. Велик ли прибыток!
— Так сама же ты, государыня, за службу ему вотчину в Коломенском уезде отписала.
— Отписала, да командовать войсками в Севск и Белгород отправила. Поглядим, как там себя покажет. Не по зубам ему целый поход возглавлять да еще славу такую приобрести.
— Коли будет слава-то.
— Да чего ты боишься, Василий Васильевич? Отчего робеешь? Нас с тобой судьба одной веревкой связала. Выиграешь ты поход, быть мне на престоле. Не выиграешь — да говорить об этом не хочу. Никаких денег на войско не пожалею. Ты себя по-царски устраивай. Сам ничего не делай — помощников у тебя в достатке будет. Только ступай в поход, князюшка, только с победой ворочайся. Ни о чем тебя больше не прошу — об одном походе.
6 сентября (1687), на день воспоминания чуда Архистратига Михаила, бывшего в Хонех, приходили ко благословению к патриарху в Крестовую палату бояре и воеводы, князь Василий Васильевич Голицын с товарищи, которые пришли к Москве с службы в Крымской степи.
15 сентября (1687), на день памяти обретения мощей святителя Акакия исповедника, епископа Мелетинского, и первомученика архидиакона Стефана, приходили к патриарху ко благословению в Крестовую палату на отпуске Гетманской писарь Павел Самойлов, который прислан был к Москве к великим государям и святейшему патриарху от гетмана Ивана Степановича Мазепы.
Сердце — вещун. Не надо было Софье Алексеевне своего князя в поход Крымский отправлять. За версту видать, какой из него военачальник. Одно дело в удобстве жить, дом заморскими статуями, картинами да водометами украшать, на клавикортах что ни день играть, другое — ратным делом заниматься. Сам просил, чуть не в ногах у сестрицы лежал, чтоб ослобонила от походу. Где там! Уперлася — хочу богатыря своего победителем видеть, хочу подарками осыпать, всему народу московскому показать. Показала!
Степь вокруг войска загорелася. Знамение Божие? Нет, злоумышленников стали искать. Может, и были такие, кто знает. Известно, гетман малороссийский Самойлович походу не хотел. Низложили его. Нового гетмана — Ивана Мазепу поставили. А ратникам все едино ворочаться пришлось ни с чем. Только и здесь Софья Алексеевна себе не изменила: все наоборот повернула. Кто в поход ходил, едва не всех награждать стала. Много ли проку от сына полковника Брюса быть могло. Из потешных он, а сразу Яков Брюс чин прапорщика получил, поместье в двенадцать четвертей земли, деньги. А уж о князюшке и говорить не приходится. Перед походом государыня-правительница одарила Василия Васильевича шкатуной немецкой, под нею станок на четырех ножках, а в шкатуне четыре ящика выдвижных, да цынбальцы, да клавикорты, а наверху шкатуны часы малые, зато с боем. Семен Гутовский на своей фабрике сколько голову ломал, чтобы чудо такое построить. Только князь все глаза отводит: каково ему перед женой да детьми подарки такие принимать, в дому устанавливать. Да ведь не откажешь. Начистоту тоже с государыней не поговоришь. Софья Алексеевна нынче отказу не знает. Как захотела, так и будет, хоть кругом трава не расти.
Домов да дворов на Москве одних у князя сколько! На Тверской как есть дворец. Высоты восьмисаженной — на кровлю поглядеть, голова кружится. Два крыльца. Пятьдесят три жилья с погребами. Сама бы никогда не узнала — Фекла все высмотрела да подсчитала. На Смоленской улице на дворе тридцать домов да девять изб — город целый. На Девичьем поле загородный двор. Другой — у Немецкой слободы. И все вещами заставлено, зеркалами да картинами увешано, коврами персидскими устлано. Поставцы от серебра да золота ломятся. Куда еще, кажется? Нет, все Софье Алексеевне мало, все еще Васеньке прибавить хочется.
После похода проклятущего по Москве шум, будто ветер по спелой ржи, пробежал. Шепчутся, шепчутся. Стрельцы иной раз и в голос говорить начинают. Одни — к чему было в поход пускаться. Другие — кабы иной начальник достался, с богатством бы домой ворочались. Софье Алексеевне слова не скажи: сказала, все как надо идет, не людишкам меня судить. Не людишкам…
11 октября (1687), на день памяти апостола Филиппа, единого от 7-ми дьяконов, преподобного Феофана исповедника, творца канонов, епископа Никейского, и преподобного Феофана, постника Печерского, в Ближних пещерах, приходил к патриарху в Крестовую палату окольничий Семен Федорович Толочанов и благословлялся переходить во новопостроенные свои каменные хоромы.
— Все едино воевать с турками придется.
— О новом походе Крымском, государыня, думаешь?
— А можно не думать, Федор Леонтьевич? Как полагаешь? Крымчаков не унять, вместе с турками в наших степях окажутся.
— Ничего не скажешь, государыня. У них сила.
— Видишь, сила. А мы-то в их глазах как выглядим? Что они о нас думают? Какие планы строят?
— Да вот князь Василий Васильевич…
— Ты князя-то пока оставь, Шакловитый. Со мной говоришь, передо мной ответ в своих мыслях держишь. На твой разум, как нам в поход выступать?
— Союзников крепких, государыня, заиметь надо.
— Малороссам да казакам не веришь?
— Поверить-то можно, да для крепости сначала напрямую договориться с ними надо. Сомневаюсь я в новом гетмане аль чего в нем не разумею.
