Трудно было понять, правду он говорит или врет насчет «прикарманил».
— Спасибо.
— Нет проблем. — Лука присел рядом, прислонился к стене. — Ну что, тяжелым выдался первый денек?
— Мое место не здесь, — сказал я. — Я даже в богов-то не верю.
— Понятно, — протянул он. — Мы все тоже так же начинали. Но однажды вдруг приходится в них поверить. Только легче от этого не становится.
Горечь в его голосе удивила меня, потому что Лука казался самим воплощением беспечности. Выглядел он, по крайней мере, так, словно ему все по плечу.
— Значит, твой отец — Гермес? — спросил я.
Лука вытащил из заднего кармана складной нож, и я решил, что он собирается меня прирезать, но он всего лишь счистил грязь с подошвы своих сандалий.
— Да, Гермес.
— Посланец с крыльями на ногах.
— Он самый. Послания, лекарства. Путешественники, купцы, воры. Все, кто бродит по дорогам, — это относится к нему. Вот почему ты здесь — двери одиннадцатого домика всегда гостеприимно распахнуты для тебя. Гермес не слишком-то разборчив с теми, кому покровительствует.
Я решил, что Лука не станет относиться ко мне пренебрежительно. Он явно был парень с головой.
— Ты когда-нибудь встречался с отцом? — спросил я.
— Как-то раз.
Я подождал, думая, что если он захочет рассказать мне, то расскажет сам. Но Лука явно не собирался откровенничать. Интересно было, связана ли как-то эта история с его шрамом?
Лука поглядел на меня и улыбнулся.
— Не беспокойся об этом, Перси. Обитатели лагеря в основном хорошие люди. В конце концов, мы все одна большая семья, не так ли? И мы заботимся друг о друге.
Казалось, он понимал, каким одиноким и брошенным я себя чувствую, и я был благодарен ему за это, потому что парень постарше вроде него, даже если он вожатый, не часто стал бы церемониться с беспокойным школьником — таким, как я. Но Лука пригласил меня в домик. Он даже украл для меня кое-какие туалетные принадлежности, это было самое замечательное, что кто-либо сделал для меня за весь день.
Я решился задать ему последний серьезный вопрос, который не давал мне покоя весь день.
— Кларисса, дочь Ареса, шутила, когда называла меня отбросами Большой троицы? Потом Аннабет… дважды сказала, что я, возможно, «тот самый». Сказала, что мне нужно обратиться к Оракулу. Что все это значит?
— Терпеть не могу пророчества. — Лука сложил свой нож.
— Что ты имеешь в виду?
Шрам на его лице дернулся.
— Давай-ка я объясню тебе все попросту. За последние два года, считая с того момента, как я забрался в сад Гесперид и вылазка оказалась неудачной, Хирон не позволил никому ни одного героического деяния. Аннабет до смерти хочется побывать в мире. Она не давала Хирону покоя до тех пор, пока он, наконец, не объявил ей, что уже знает ее судьбу. У него имелось пророчество Оракула. Всего он Аннабет не рассказал, но возвестил, что ей еще рано отправляться в поиск. Ей надо дождаться, пока в лагере не появится кто-нибудь особенный.
— Кто-нибудь особенный?
— Не переживай по этому поводу, парень, — сказал Лука. — Аннабет хочется думать, что каждый новый обитатель лагеря — это знак, которого она ожидает. А теперь пошли, пора ужинать.
Когда он проговорил это, издалека донесся звук рога. Каким-то образом я догадался, что это поющая раковина, хотя никогда прежде таких звуков не слыхал.
— Одиннадцатый, строиться! — закричал Лука.
Все обитатели домика, человек двадцать, построились в шеренги. Становились по росту, поэтому, разумеется, я оказался в самом хвосте. Подходили ребята и из других домиков за исключением тех трех, где никто не жил, и восьмого домика, который в дневное время выглядел обычно, но, когда солнце садилось, начинал отсвечивать серебром.
Мы прошли вверх по холму к павильону, где располагалась трапезная. Выходившие из лугов сатиры присоединялись к нам. Наяды выплывали из озера. Еще несколько девочек появилось из-за деревьев — то есть, я хочу сказать, прямо из деревьев. Я видел, как одна из них, лет девяти-десяти, отделилась от клена и вприпрыжку побежала вверх по холму.
Всего собралось около сотни ребят, несколько дюжин сатиров и разбившиеся на группы дриады и наяды.
В павильоне вокруг мраморных колонн ярко пылали факелы. Центральный огонь полыхал в бронзовой жаровне размером с ванну. У каждого домика был собственный стол, покрытый белой скатертью, обрамленной пурпурной полосой. Четыре столика пустовали, но за тем, что принадлежал одиннадцатому домику, собралась целая толпа — яблоку негде упасть. Мне пришлось сесть на самый край скамьи, причем примоститься удалось только наполовину.
Гроувера я увидел за двенадцатым столиком вместе с мистером Д., несколькими сатирами и парой пухлых блондинистых карапузов, как две капли воды похожих на мистера Д. Хирон стоял сбоку, поскольку за обеденным столом для кентавра было слишком мало места.
Аннабет сидела за шестым столиком, в окружении серьезных, атлетически сложенных молодых людей со светло-золотистыми волосами.
Кларисса пристроилась за моей спиной, за столиком Ареса. Она явно перевозбудилась после случая в туалете, потому что хохотала и рыгала в сторону своих подруг.
Наконец Хирон звучно ударил копытом по мраморному полу. Он поднял кубок и провозгласил:
— За богов!
Все последовали его примеру, дружно поддержав тост:
— За богов!
Дриады подносили блюда с едой: гроздья винограда, яблоки, клубнику, сыр, только что испеченный хлеб и — к моей великой радости — мясо, жаренное на углях! Бокал мой был пуст, но Лука сказал:
— А ты попроси его. Что хочешь, только, конечно, безалкогольное.
— Вишневую колу.
Бокал тут же наполнился сверкающей жидкостью цвета жженого сахара. Тут мне пришла в голову мысль.
— Голубую вишневую колу.
Цвет напитка изменился на ярко-кобальтовый.
Я осторожно сделал маленький глоточек. Отлично.
И я выпил этот бокал за свою мать.
«Она не умерла, — продолжал уверять я себя. — По крайней мере, не насовсем. Она в том, подземном мире. И если это место на самом деле существует, то однажды…»
— Держи, Перси. — Лука протянул мне блюдо с жареной говядиной.
Я наложил себе побольше мяса и уже приготовился засунуть в рот здоровенный кусок, как вдруг заметил, что все встают и подходят с тарелками к жаровне посреди трапезной. Я поинтересовался, может, они идут за десертом или еще за чем.
— Пошли, — велел мне Лука.
Подойдя поближе, я увидел, что все бросают в огонь лучшие куски: самую спелую клубнику, самые сочные куски говядины, самые пухлые, пропитанные маслом булочки.
