Тем временем Гуннлауг сообщил королю Адальраду о своем намерении вернуться в Исландию, но тот ожидал нового нападения со стороны данов и упрекнул молодого человека в том, что он в трудный час оставляет его одного. Только к концу четвертого лета Гуннлауг получил разрешение отплыть. Так юноша отправился домой с большим опозданием.
Только Гуннлауг сошел с корабля на берег, как случайно узнал неприятную новость: его Хельга обещана Храфну. Юноша вскочил на коня и помчался домой.
Иллуги услышал стук копыт во дворе и радостный шум голосов. Он медленно вышел на порог, чтобы с достоинством встретить гостей, но вдруг в удивлении охнул и побежал навстречу высокому, широкоплечему, бородатому мужчине.
– Гуннлауг! – крикнул Иллуги. – Сын мой! Мы уже не ждали тебя в этом году. Что случилось? В чем дело? Ты ранен? Как ты вырос!
Иллуги скучал по своему непокорному сыну. Его дерзость и чудачества теперь казались отцу гораздо дороже скучной почтенности старшего сына. И теперь, когда он вернулся, изменившийся и возмужавший, слезы радости появились на глазах Иллуги. Его рука дрогнула, когда он взял Гуннлауга за локоть.
– Пусть кто-нибудь поможет мне войти в дом, отец. У меня болит нога. На берегу пришлось ввязаться в одну историю. Подрались, я вывихнул ногу.
Люди провели Гуннлауга и усадили на скамью. Он вытянул поврежденную ногу, а Иллуги торопливо послал слугу за кубком эля. Бледное лицо Гуннлауга немного порозовело.
– На самом деле все в порядке, – успокоил он отца. – Болит после скачки. Я сел на последний корабль, и нас задержали встречные ветры. Теперь говорят, будто Хельга обещана Храфну. Поэтому я и торопился домой.
– Но сын мой, – сказал ошеломленный Иллуги, – ты уже опоздал. Сегодня вечером в доме Торстейна состоится свадьба Храфна и Хельги Прекрасной.
– Тогда я должен ехать! – громко крикнул Гуннлауг и вскочил со скамьи, но нога подвела его, и он упал от боли, едва не потеряв сознание. Слуги подбежали к нему, подняли и отнесли на кровать.
Так Гуннлауг и не добрался до дома Торстейна, чтобы расстроить свадьбу. Но через несколько дней слухи о его возвращении и намерении приехать к Хельге распространились повсюду. Девушка залилась слезами, сказала мужу, что он обманул ее, и отказалась от него. Храфну пришлось отвезти ее обратно в дом Торстейна. Там супруги и остались. Хельга держалась возле матери. Она спускалась в зал, садилась за стол, но с Храфном не разговаривала. Он в свою очередь клялся, что не оставит жену, что любит ее и будет жить с ней до самой смерти.
В ту зиму играли еще одну большую свадьбу. Семьи Торстейна и Иллуги вынуждены были прийти как гости. Сначала Гуннлауг не хотел идти, но отец убедил его, что над ним станут смеяться, если он испугается встретиться лицом к лицу с Храфном и его женой. Тогда Гуннлауг надел свой самый пышный наряд, подаренный королем Ирландии, и отправился на свадебный пир.
Отец невесты встретил Иллуги и его сыновей и провел их на почетные места в центре зала. Напротив них сидел Торстейн, а рядом с ним темноглазый Храфн в голубых одеждах, подпоясанный серебристым ремнем. Наряд Гуннлауга был ярко-красным. Плащ украшала золотая вышивка. По краям он был оторочен дорогим мехом. Его плечи были шире, а рыжая голова выше всех в зале. Неудивительно, что прекрасная Хельга не спускала с него глаз, сидя рядом с невестой. На фоне ее сияющей красоты невеста казалась дурнушкой. Гуннлауг и Хельга сидели и смотрели друг на друга, гости начали шептаться между собой, и Храфн вспыхнул, наделав много шума. Даже молодожены были рады, когда закончился пир, и женщины поднялись, чтобы разойтись по домам.
Гуннлауг молча встал, подошел к Хельге, взял ее за руку и отвел в сторону.
– Ты не дождалась меня, – сказал он.
– Ты не приехал, – ответила девушка, – и мой отец поженил нас с Храфном. Только мало счастья принесла ему эта свадьба.
– Ты моя, – сказал Гуннлауг, – и всегда была моей. Ты еще выйдешь за меня замуж, а пока возьми этот плащ в подарок, как символ. Это дорогой королевский дар. Такие прекрасные вещи очень редки.
Хельга прижалась щекой к мягкому меху и ответила:
– Он вернется к тебе, когда я стану твоей.
Они расстались, каждый вернулся к себе домой. Закончилась зима, и пришло лето, а вместе с ним и собрание, на котором Гуннлауг неожиданно, соблюдая древние традиции, публично вызвал Храфна на поединок. Храфн достойно согласился, но собрание зашумело. Когда-то поединки были обычным делом, но от них уже давно отказались. Нельзя было назвать их противозаконными, но никто не хотел потакать безрассудству двух состоятельных людей, которые могли положить начало вражде их родов. Наконец все согласились на поединок, но при условии, что он не должен закончиться смертью. По установленным правилам, раненый или потерявший оружие признавался побежденным. Он должен был заплатить выкуп и отказаться от Хельги.
Через три дня после вызова бойцы вышли на площадку. Храфн держал серебристый щит с изображенной на нем черной птицей. У Гуннлауга же щит был красный, с сияющим золотом солнцем. Бойцы встали на шкуру черного быка, брошенную на траву. Решили, что первый, кто отступит под натиском противника и окажется двумя ногами на траве, – проиграет. Храфн, как получивший вызов, имел право первого удара.
Гуннлауг стоял улыбаясь, широко расставив ноги. Меч Храфна взмыл вверх, он стиснул зубы и изо всех сил рубанул по поднятому щиту. Раздался звон. Гуннлауг лишь немного покачнулся, а меч противника, будто заколдованный, разлетелся на куски. Лезвие пролетело совсем рядом с лицом рыжеволосого громилы. В руках у недоумевающего Храфна осталась одна рукоять. Гуннлауг, поддавшись воинскому азарту, ринулся на беззащитного врага. Несколько зрителей с криками подбежали и встали между сражающимися. Иллуги и отец Храфна повисли на руке разбушевавшегося дуэлянта, пытаясь угомонить его.
– Победа все же моя! – поддаваясь уговорам миротворцев, выкрикнул Гуннлауг. – Так уж и быть, я прощаю его. Он безоружен.
Храфн отбросил в сторону рукоять меча и громко засмеялся.
– Прощаешь меня? Хельга по-прежнему принадлежит мне, – возразил он. – Смотри! На тебе первая кровь!
Действительно, из крошечной царапины на щеке у того текла маленькая струйка крови.
– Это не поединок! – в ярости воскликнул взбесившийся Гуннлауг. – Храфн, я снова вызываю тебя. И до смерти.
– До смерти, – хладнокровно ответил Храфн, – и завтра.
При поддержке обеих семей на собрании в тот же день был проведен закон, запрещавший поединки. С тех самых пор в Исландии он никогда не нарушался. Негодующие молодые люди решили ехать драться в Норвегию, но слух о ссоре опередил их, и норвежский король запретил поединок и там. Жажда мести привела враждующих в Швецию. Там, в местечке Дингнесс, они решили поставить точку в своем споре, приказав своим проводникам ждать окончания их сражения на небольшой ровной поляне у берега моря.
Во время схватки взошло солнце. Оно коснулось верхушек мокрых деревьев, чуть обогревая их серебристыми лучами, но по земле продолжал стелиться туман, словно тяжелое дыхание воинов на морозном воздухе. На море был полный штиль. Не раздавалось ни единого звука, кроме стука мечей о щиты и треска тонкого льда болотистой почвы. Неприятели бросались вперед, уворачиваясь и скользя на влажной траве, неистовые удары молотили то по красному, то по серебристому щиту.
