Мой рассказ окончен; самой жизнью я отвечаю за правдивость того, что я сказала. Еще раз я обвиняю аббатису в убийстве, и ее вина тем более непростительна, что, отнимая у Агнес жизнь, она, быть может, закрыла ей доступ и на небеса. Она во всех отношениях злоупотребила доверенной ей властью, она действовала как тиран, варвар и лицемер; я обвиняю также четырех монахинь — Виоланту, Камиллу, Алису и Марианну — как сообщниц ее злодеяния.
Урсула замолчала. Ее последние слова были заглушены восклицаниями толпы, ярость которой в этот момент выплеснулась наружу. Имя преступной аббатисы передавалось из уст в уста, никто не хотел мириться просто с арестом, со всех сторон раздраженные голоса требовали, чтобы ее отдали толпе. Дон Рамирес чрезвычайно энергично попытался воспротивиться намерению народа, Лоренцо тоже попытался уговорить толпу; он говорил, что аббатиса не должна быть наказана без суда и сейчас время высказаться Инквизиции; но их сопротивление только подогрело настроение народа. Со всех сторон катился яростный рев толпы. Рамирес отдал команду, но солдаты, теснимые толпой, не могли даже вытащить шпаги из ножен. В этой неразберихе даже слово Инквизиция потеряло свою силу, народ продолжал напирать. Он прорвался сквозь стражу, охранявшую аббатису, и бросился на нее. Обезумев от страха, она попыталась вырваться из их рук, умоляя всех сразу. Напрасно клялась она, что невиновна в смерти Агнес, кричала, что она может опровергнуть все подозрения самым достоверным образом: чернь хотела мести и не собиралась упускать ее. Они осыпали настоятельницу самыми грязными оскорблениями, таскали ее по земле, мазали ей лицо и тело нечистотами, перебрасывали ее от одного к другому, чтобы подвергнуть все новым и новым жестокостям. Они заглушали ее крики ударами ног, раздели ее, таскали ее тело по мостовой, стараясь попасть в ее раны грязью или плевками. Сначала ее таскали за ноги по земле и развлекались тем, что ее окровавленная голова билась о камни, потом ее подняли и стали подгонять ударами сапог. Потом камень, брошенный опытной рукой, раскроил ей висок, она упала на землю, и кто-то ударом каблука раздавил ей череп. Через несколько секунд она испустила дух. На нее набросились, и, хотя она уже ничего не чувствовала и неспособна была ответить, чернь продолжала обзывать ее мерзкими прозвищами. Ее тело прокатили еще на сотню метров, и толпа не успокоилась, пока она не превратилась в бесформенную груду мяса.
Лоренцо видел все эти ужасы, но не мог вмешаться. Солдат было слишком мало, их захлестнула толпа, и им впору было позаботиться о собственной жизни. В пароксизме ярости толпа бросилась к монастырю, решив не оставить от него камня на камне. Известие о нападении на монастырь разнеслось по всему Мадриду, как пыльная буря. К солдатам подошло подкрепление. Лоренцо и дон Рамирес собрали солдат, как могли, и вслед за толпой побежали к монастырю Святой Клары.
Народ тем временем осаждал стены монастыря яростно и упорно. Он выламывал двери и крушил стены, бросал в окна зажженные факелы и клялся, что к рассвету ни одной монашке не уцелеть. Хотя большинство из них спаслось бегством, некоторые еще оставались внутри монастыря, и их жизнь подвергалась самой большой опасности. Лоренцо с несколькими солдатами только что протиснулся сквозь толпу, когда одна из дверей уступила натиску. Осаждающие разбежались по монастырю, где они начали методически крушить все, что попадало под руку. Спустя буквально несколько минут вся обстановка была разбита в щепки, ценные картины усеивали пол, священные реликвии валялись среди осколков и мусора. Но бунтовщики стремились не только разрушать, и пока одни подносили пылающие факелы к ценным картинам, другие разбежались по кельям и, если находили там монашек, давали полную волю своей распаленной похотливости.
Тем временем пламя, которое поднималось от множества костров, сливалось и начинало охватывать жилые помещения самого монастыря; вскоре стены рухнули под пожирающим огнем. Колонны зашатались, крыша упала на нападавших, раздавив многих из них под обломками; со всех сторон раздавались крики и стоны. Монастырь горел среди ярости огня и дыма, и все — пожар, разрушенные стены, ценные вещи, разбросанные по полу, святые реликвии, — все создавало впечатление непоправимой катастрофы. Лоренцо, понимая, что он этому причиной, попытался, как мог, ограничить ее последствия и, по крайней мере, защитить монахинь. Но наступающий огонь разогнал всех и заставил его подумать о своей собственной безопасности. Народ тем временем бросился наружу с той же яростью, с какой ворвался, но поток людей запрудил входы, и, поскольку огонь наступал быстро, многие погибли, не успев убежать… Счастливая судьба Лоренцо привела его к дверце в отдаленной галерее часовни; задвижка была отодвинута, он открыл дверцу и оказался прямо перед входом в подземелья Святой Клары. Он вместе с сопровождавшими его людьми остановился на секунду, чтобы отдышаться; посоветовался с герцогом, чтобы найти возможность ускользнуть от общего смятения. Но каждую минуту мощное пламя, которое уже охватило стены, грохот огромных балок, которые вдруг рассыпались в прах, сливавшиеся крики осаждавших и монахинь заглушали их слова, и они замолкали, чтобы послушать со всех сторон доносящийся шум рушащихся построек, которые поглощало пламя. Лоренцо осведомился, может ли для них стать подходящим выходом калитка, около которой они находились; ему ответили, что она ведет в сады Святой Клары. Они решили пройти там. Едва герцог поднял щеколду, как все вперемежку бросились туда. Лоренцо, оставшийся последним, уже собирался в свою очередь оставить монастырь, как вдруг он увидел, что дверь в подземелье чуть-чуть приоткрывается, кто-то высовывает голову, но, видя, что чужие еще здесь, пронзительно вскрикивает, отступает назад и убегает по мраморной лестнице.
Лоренцо вздрогнул.
— Что бы это значило? — воскликнул он.
Почуяв какую-то новую тайну, он бросился вдогонку за беглецом. Герцог и все остальные отправились следом и бегом спустились по лестнице. Дверь наверху осталась открытой и служила теперь отдушиной; пламя пожара бросало туда яркий свет, который позволял Лоренцо преследовать человека, бегущего в глубь лабиринта; но вдруг свет померк, подземный коридор поворачивал; темнота окружила Лоренцо, и он мог различить того, кого преследовал, только по легкому звуку убегающих шагов. Теперь они были вынуждены продвигаться осторожно; насколько они могли судить, беглец тоже замедлил свой бег, так как звук его шагов стал более размеренным. В конце концов они заблудились в сплетении галерей и рассеялись в разных направлениях. Подогреваемый желанием раскрыть эту тайну, подталкиваемый необъяснимым внутренним движением души, Лоренцо заметил это обстоятельство, только оказавшись в полном одиночестве. Шум шагов затих, все было тихо, у него не было никакой нити, которая привела бы его к беглецу; он остановился, чтобы обдумать самый верный способ продолжать преследование. Только какая-нибудь необыкновенная причина могла привести человека в эти зловещие места в такой час; крик, который он слышал, был вызван страхом, в этом не было сомнения. Он был убежден, что здесь скрывается какая-то новая тайна. Несколько минут он колебался, потом снова двинулся вперед на ощупь, вдоль стен. Какое-то время он продвигался вперед, очень медленно, когда заметил слабый огонек, который горел невдалеке; вытащив шпагу, он направился туда, откуда, казалось, исходил этот свет.
