— Куда это ты? — раздался из тьмы голос Мусаси.
— Наконец-то! — с облегчением воскликнул Дзётаро. — Решил проверить, что случилось.
— Напрасно. Могли бы разминуться.
— Людей Ёсиоки много было?
— Вполне.
— И они не схватили тебя? Все обошлось тихо? — с любопытством расспрашивал Дзётаро.
— Ничего не случилось.
— Ты куда? Дом Карасумару в этой стороне. Ты ведь навестишь Оцу?
— Да, я бы очень хотел ее увидеть.
— Она онемеет от изумления, увидев тебя среди ночи.
Последовало неловкое молчание. Затем Мусаси спросил:
— Дзётаро, помнишь ту гостиницу, где мы встретились в первый раз? Как называется то место?
— Усадьба Карасумару куда приятнее старого постоялого двора.
— Несомненно.
— Ворота уже заперты, но мы подступим с черного хода, там, где ночуют слуги. Они нас впустят. Когда узнают, что я тебя привел, князь сам выйдет к тебе. Да, я забыл спросить про этого чудаковатого монаха, Такуана. Он вывел меня из терпения. Твердил, что лучше всего оставить тебя в покое. Даже не хотел сказать мне, где тебя найти, хотя прекрасно знал.
Мусаси не отвечал. Дзётаро продолжал болтать.
— Ну вот и пришли, — произнес Дзётаро, указывая на ворота.
Мусаси молча остановился.
— Видишь свет в угловой комнате? Это северное крыло дома, там живет Оцу. Она, верно, заждалась меня.
Дзётаро сделал шаг к воротам, но Мусаси удержал его. Крепко взяв мальчика за руку, он сказал:
— Подожди. Я не собираюсь заходить в дом. Слушай, что ты должен передать Оцу от моего имени.
— Как?! Зачем тогда ты пришел?
— Убедиться, что ты благополучно добрался до дома.
— Ты должен зайти! Не смей уходить, не повидав Оцу! — Дзётаро отчаянно тащил Мусаси за рукав.
— Тише! Послушай меня.
— Не хочу ничего слушать! Ты обещал, что придешь со мной сюда.
— Разве не пришел?
— Я звал тебя не для того, чтобы разглядывать ворота. Я хотел, чтобы ты увидел Оцу.
— Успокойся. Похоже, меня скоро могут убить.
— При чем тут это? Кто учил меня, что самурай должен быть готов к смерти в любой миг? Ты ведь!
— Правильно. Ты хороший ученик. Спасибо, что ты запомнил этот урок. На этот раз против меня замышляется что-то серьезное. Вероятность выжить невелика. По этой причине я не хочу сейчас видеть Оцу.
— Бессмыслица какая-то!
— Если я начну объяснять, ты не поймешь, потому что слишком мал.
— Ты не победишь? Правда считаешь, что скоро умрешь?
— Да. Только не вздумай сказать Оцу, особенно сейчас, когда она хворает. Я желаю, чтобы она поправилась и нашла путь к счастью. Передай ей эти слова. Ни звука о моей возможной смерти!
— Слово в слово передам, но только все. Я не могу лгать Оцу. Умоляю, пойдем со мной.
— Ты не понимаешь меня! — упрекнул мальчика Мусаси, слегка отталкивая его.
Дзётаро уже не сдерживал слез.
— Мне ее так жалко! Если Оцу узнает, что ты не захотел ее увидеть, она совсем разболеется.
— Именно поэтому ты должен передать ей мои слова. Скажи ей, что нам не следует встречаться, пока я постигаю боевое искусство. Я избрал путь самодисциплины. Мой долг — подавлять свои чувства, вести строгий образ жизни, закалять себя трудностями. Иначе я потеряю свет, к которому стремлюсь всей душой. Подумай, Дзётаро! Тебе тоже предстоит эта стезя, если ты намерен стать истинным воином.
Дзётаро тихо плакал. Мусаси обнял его и прижал к груди.
— Никто не знает, где обрывается Путь Воина. Когда меня не будет, найди себе хорошего учителя. Я не хочу сейчас встречаться с Оцу, потому что знаю: без меня ей в конце концов будет лучше. Обретя новое счастье, она поймет меня. В ее комнате не гаснет свет. Ей очень одиноко. Успокой ее и сам ложись спать.
Дзётаро начинал смутно понимать своего учителя, но все еще стоял к нему спиной. Продолжать разговор было бесполезно. Дзётаро спросил, хватаясь за последнюю соломинку:
— А ты вернешься к Оцу, когда постигнешь боевые искусства? Когда убедишься, что стал настоящим воином?
— Да, если такой день настанет.
— А когда?
— Трудно сказать.
— Через два года?
Мусаси молчал.
— Через три?
— Путь совершенствования бесконечен.
— Ты не увидишь Оцу до конца жизни?
— Если природа наделила меня нужными качествами, то я когда-нибудь достигну цели. Или останусь таким же глупцом, как сейчас. Жизнь моя в серьезной опасности. Разве мужчина в таком положении может давать обещания молодой женщине?
Для Мусаси эта речь была непривычно длинной. Удивленный, Дзётаро взглянул на него, затем торжествующе сказал:
— А ты ничего не обещай. Зайди, и все!
— Это не так просто, как кажется. Мы с нею молоды. Стыдно признаться, но я боюсь ее слез. Они могут победить меня.
Мусаси не был уже тем самоуверенным юношей, который легко отверг Оцу на мосту Ханада. Самолюбие, бездумность уступили место терпимости и снисходительности. Ёсино пыталась разбудить его страсть, но он не поддался ее чарам. С Оцу могло быть иначе. Мусаси понимал, как много он значит для нее.
— Ты понял меня? — шепнул Мусаси на ухо мальчику.
Дзётаро потер глаза. Отняв ладони от лица, увидел лишь густой, ночной туман.
— Учитель! — раздался во мраке его крик.
Дзётаро добежал до конца стены, зная, что Мусаси не вернется. Уткнувшись в стену, мальчик разрыдался. Он потерпел еще одно поражение. На этот раз взрослые одолели его своими доводами. Горло Дзётаро свело судорогой, тело трясло от рыданий.
Вытерев слезы, он тихо побрел домой. У ворот стояла женщина, которую мальчик принял за служанку. Дзётаро подумал, что ее послали по какому-то делу в столь поздний час. Ему стало стыдно, что служанка могла слышать его плач. Женщина, сняв с головы покрывало, пошла ему навстречу.
— Дзётаро, это ты?
— Оцу? Ты почему здесь? Ты ведь очень слабая.
— Беспокоилась о тебе. Почему ушел, не предупредив? Где ты пропадал? Зажгли фонари, заперли ворота, а тебя все нет. Я извелась от волнений.
— С ума сошла! У тебя горячка! Отправляйся немедленно в постель.
— Почему ты плакал?
— Потом все скажу.
— Нет, говори сейчас. Ты чем-то расстроен? Ты провожал Такуана?
— Да.
— Узнал, где Мусаси?
