— Ты пойдешь прямо в Тадзиму, не заходя в Идзуми?
Монах кивнул.
— Письмо очень тревожное, — пояснил он. — Мне не надо времени на сборы, я отправлюсь сегодня.
— Ты уходишь? — спросил Дзётаро.
— Да, нужно поскорее добраться до дома.
— Почему?
— Пришло известие, что моя матушка в тяжелом состоянии.
— У тебя есть мать? — Мальчик не поверил своим ушам.
— Конечно.
— А когда вернешься?
— Это зависит от здоровья матушки.
— А что же мне делать без тебя здесь? — упрямо пробормотал Дзётаро. — Значит, мы больше не увидимся?
— Обязательно увидимся. Я договорился, чтобы ты и Оцу пожили пока здесь. Позаботься о ней и постарайся отвлечь ее от грустных мыслей. Она нуждается во внимании больше, чем в лекарствах.
— У меня вряд ли получится. Она не поправится, пока не повидает Мусаси.
— Да, тяжелая болезнь, согласен. Не завидую тебе.
— Такуан, где ты видел Мусаси?
— Э-э… — Такуан смущенно заулыбался, бросив быстрый взгляд на Мицухиро.
— Когда Мусаси придет сюда? — продолжал расспрашивать Дзётаро. — Ты ведь обещал его привести. Оцу только об этом и думает.
— Мусаси? — переспросил Мицухиро. — Этот тот самый ронин, которого мы встретили в «Огия»?
Не ответив, Такуан обратился к Дзётаро:
— Я не забыл о своем обещании. На обратном пути из Дайтокудзи я зашел к Коэцу и осведомился о Мусаси. Мусаси еще не вернулся. Коэцу считает, что он все еще в «Огия». Коэцу сказал, что его матушка так встревожена отсутствием Мусаси, что написала письмо Ёсино-таю с просьбой отпустить его.
— О? — удивленно поднял брови Мицухиро. — Он до сих пор у Ёсино? — В голосе аристократа прозвучали нотки зависти.
— Она поймет, что Мусаси ничем не отличается от других мужчин, — поспешил с утешением Такуан. — Только с виду кажутся разными, да и то в молодом возрасте.
— Странная женщина. Что она нашла в этом мужлане?
— Не берусь толковать ее мысли. Оцу тоже не понимаю. Вероятно, я вообще не понимаю женщин. По-моему, все они слегка помешаны. А Мусаси сейчас вступил в пору весны жизни. Настоящая жизнь только начинается для него. Будем надеяться, что он поймет важную истину — женщина опаснее меча. Никто не разберется в его делах, кроме самого Мусаси, так что мне остается лишь отправиться в путь.
Монах почувствовал неловкость, дав себе волю разговориться в присутствии Дзётаро. Поспешно поднявшись, он стал прощаться, еще раз попросив хозяина дома позаботиться об Оцу и мальчике.
Старая пословица учит, что путешествие следует начинать с утра, однако Такуан не намеревался следовать ей. Он вышел за ворота, когда солнце клонилось к закату. Дзётаро семенил рядом, вцепившись в рукав монаха.
— Вернись, пожалуйста, и успокой Оцу. Она начнет рыдать, а я ничем не смогу помочь.
— Ты говорил с ней о Мусаси?
— Она просила узнать, когда он придет. Боюсь, она умрет, если он не навестит ее.
— Положим, не умрет. Оставь ее в покое.
— Такуан, кто такая Ёсино?
— Зачем тебе знать?
— Но ты сказал, что Мусаси у Ёсино.
— Э-э… Я… У меня нет сейчас времени заниматься исцелением Оцу. Передай ей кое-что от моего имени.
— Что сказать?
— Пусть как следует ест.
— Я говорил то же самое сто раз.
— Неужели? Пока это единственное, что можно ей сказать. Если она не будет слушаться тебя, можешь выложить ей всю правду.
— Какую правду?
— Мусаси сошелся с куртизанкой по имени Ёсино и не выходит из веселого квартала два дня и две ночи. Оцу совершит глупость, продолжая любить такого человека.
— Это ложь! — воскликнул Дзётаро. — Он мой учитель! Он самурай! Он не способен на такое! Если я скажу все это Оцу, она наложит на себя руки. Вот уж кто глупец, так это ты, Такуан. Старый болван!
— Ха-ха-ха!
— Кто тебе дал право говорить непристойности про Мусаси и обзывать Оцу глупой?
— Славный ты мальчуган, Дзётаро! — Такуан потрепал мальчика по волосам.
Дзётаро отстранился.
— Хватит, Такуан! Никогда больше не стану просить тебя о помощи. Я сам найду Мусаси, приведу его к Оцу.
— Тебе неизвестно, где он.
— Ничего, найду!..
— Настроен ты решительно, но Ёсино тебе придется долго искать. Подсказать?
— Не утруждайся!
— Дзётаро, я не враг ни Оцу, ни Мусаси. Который год я молюсь об их счастье.
— А почему ты постоянно говоришь с издевкой?
— Тебе так кажется! Может, ты и прав. Беда в том, что оба сейчас — больные люди. Если оставить Мусаси в покое, он справится сам, но Оцу нуждается в помощи. Я пытался помочь ей уже потому, что я монах. Мы, монахи, исцеляем сердечные недуги, а лекари врачуют телесные хвори. Увы, я ничего не достиг и теперь отступаю в сторону. Если Оцу не желает уразуметь, что ее любовь безответна, я могу дать ей единственный совет — побольше есть.
— Не беспокойся, Оцу не нужна помощь такого коварного обманщика, как ты.
— Не веришь, пойди в Янаги-мати в заведение «Огия» и посмотри, чем занимается там Мусаси. Потом расскажи все Оцу. Новость может подкосить ее, но хотя бы отрезвит ее горячечный ум.
Дзётаро, зажав уши, завопил:
— Ни слова больше, яйцеголовый болван!
— Ты сам увязался за мной, забыл уже?
Дзётаро остановился посреди дороги, глядя в спину монаха. Едва сдерживая слезы, он пропел ему вслед скабрезные куплеты, которыми уличные мальчишки награждают странствующих монахов. Такуан скрылся из виду, и слезы ручьем хлынули из глаз Дзётаро. Утеревшись рукавом, он, как побитый щенок, поплелся домой. По пути он решил узнать, где находится заведение «Огия».
Он наобум обратился к первой попавшейся женщине, простой горожанке, судя по ее внешности.
— Как пройти в Янаги-мати?
— Веселый квартал?
— Что такое «веселый квартал»?
— Ну как тебе сказать…
— Хорошо, что там делают?
— Ах ты негодник! — воскликнула женщина, торопливо удаляясь от мальчишки.
Дзётаро, не оробев, останавливал каждого прохожего, расспрашивая об «Огия» в квартале Янаги-мати.
Аромат алоэ
Окна заведений в веселом квартале зазывно светились, но было еще рано для наплыва посетителей.
В заведении «Огия» молодой слуга, проходя мимо главного входа, заметил нечто странное: сквозь щель в сёдзи блестели бойкие глаза, а внизу торчали грязные соломенные сандалии и кончик деревянного меча. Слуга подскочил от удивления, но не успел раскрыть рот, как из-за сёдзи выступил Дзётаро.
