— Хорошо, — отозвалась Оцу.
— Да не вздумай сбежать! Я тебя везде отыщу! От меня не скроешься.
Осуги подбежала к дереву.
— Матахати, ты?
— Да, матушка.
Матахати прижал мать к груди, словно долгие годы ждал этой минуты.
— Почему ты прячешься за деревом? А руки какие холодные, как лед!
Осуги расчувствовалась от прилива материнских чувств.
— Скрываюсь, — ответил Матахати, судорожно оглядываясь. — Видела человека, который бродил здесь несколько минут тому назад?
— Самурай с длинным мечом за спиной?
— Да.
— Ты его знаешь?
— Можно и так сказать. Это Сасаки Кодзиро.
— Что? Я считала, что Сасаки Кодзиро — это ты.
— Я?!
— В Осаке ты показывал свидетельство. Это имя значилось в документе. Ты говорил, что принял это имя, став мастером фехтования.
— Неужели? Да-да, верно! Когда я шел сюда, я его заметил. На днях Кодзиро учинил мне большую неприятность. Вот я и стараюсь не попадаться ему на глаза. Появись он сейчас, мне несдобровать.
Осуги от потрясения потеряла дар речи. Она с горечью отметила, что Матахати исхудал. Его растерянный вид вызвал у Осуги теплую волну нежности к сыну, по крайней мере она сочувствовала ему в эту минуту.
Дав ему понять, что ее не интересуют подробности, Осуги сказала:
— Все это пустяки. Сынок, ты знаешь, что дядюшка Гон умер?
— Дядюшка Гон?
— Да. Он умер там же, в Сумиёси, сразу после того, как ты покинул нас.
— Нет, не слышал.
— Вот такие новости. Хочу спросить, понимаешь ли ты, ради чего умер дядюшка Гон и почему я на склоне дней занимаюсь изнурительным и долгим поиском?
— Понимаю. Твои слова запечатлелись в моем сердце после той ночи, когда ты… объяснила мои недостатки.
— Запомнил? Очень хорошо. А теперь другая новость, радостная для тебя.
— Какая?
— Дело касается Оцу.
— Девушка, шедшая с тобой, Оцу?
Матахати сделал было шаг вперед, но Осуги остановила его.
— Куда собрался?
— Хочу увидеть Оцу. Столько лет не встречал ее!
— Я привела ее специально, чтобы ты посмотрел на нее, — кивнула Осуги. — Не расскажешь ли матери, что теперь собираешься делать?
— Попрошу у нее прощения. Я поступил с Оцу подло, но надеюсь на ее доброту.
— А потом?
— Потом я ей скажу, что не совершу подобной ошибки никогда в жизни. Матушка, ради меня, ты ее тоже попроси.
— Что дальше?
— А дальше все будет по-прежнему.
— Что значит по-прежнему?
— Я хочу, чтобы мы с Оцу снова подружились. Хочу жениться. Как ты думаешь, матушка, она…
— Дурак! — сказала Осуги, залепив Матахати увесистую пощечину.
Матахати, приложив руку к щеке, попятился от матери.
— За что, мама? — заикаясь, спросил он.
Матахати впервые видел мать в таком гневе.
— Ты только что сказал, что не забудешь наш разговор в Осаке.
Матахати понурил голову.
— Где это видано, чтобы перед распутной девкой извинялись? За что ты намерен извиняться, если она бросила тебя и сбежала с другим? Ты ее увидишь, но извиняться не будешь. А теперь слушай!
Осуги, схватив сына за грудки, несколько раз основательно тряхнула его. Голова Матахати болталась как у болванчика, глаза были закрыты.
— Что это? Плачешь? — изумленно воскликнула Осуги. — Так любишь эту беспутную? Тогда ты мне не сын!
Осуги отпустила его. Матахати подкошенным снопом рухнул на землю. Осуги опустилась рядом с сыном и зарыдала.
Старуха расчувствовалась, но ненадолго. Смахнув слезы и выпрямившись во весь рост, она сказала:
— Ты должен решиться — теперь или никогда. Мне осталось недолго жить. Я умру, и ты не сможешь при всем желании поговорить со мной. Подумай, Матахати! На свете много девушек. Оцу вела себя непристойно, с такими нельзя связываться. Подбери себе хорошую девушку, и я сосватаю ее, пусть даже ценой сотни визитов к ее родителям. Я положу на это дело последние силы и жизнь.
Матахати угрюмо молчал.
— Откажись от Оцу, забудь ее во имя славного рода Хонъидэн. Какие бы чувства ты ни питал к ней, наша семья не может принять ее. Если ты не порвешь с ней навсегда, лучше отсеки мою дряхлую голову, а уж потом гуляй вволю. Пока я жива…
— Замолчи, мама!
Резкость Матахати задела Осуги.
— Ты имеешь наглость кричать на меня?
— Ответь мне, кто из нас женится — ты или я?
— Глупость какая!
— Почему я не могу выбрать себе жену?
— Тише! Всегда был капризным. Сколько тебе лет? Ты давно не ребенок.
— Ты моя мать, но твои требования непомерны. Ты несправедлива ко мне.
Перепалки между Матахати и его матерью были в порядке вещей. Оба горячились, и каждый упрямо стоял на своем, зная, что не уступит в споре.
— Несправедлива? — прошипела Осуги. — Чей ты сын? Кто носил тебя под сердцем?
— При чем тут это? Я люблю только Оцу и хочу жениться на ней.
Матахати сказал это, глядя на небо, чтобы не видеть ядовитой улыбки матери.
— Ты хочешь этого, сын? — произнесла Осуги. Вытащив короткий меч, она приставила лезвие к горлу.
— Ты что, мама?!
— С меня довольно. Не пытайся остановить меня. Соберись с мужеством и нанеси мне последний удар.
— Не надо! Я твой сын! Я не переживу твоей смерти!
— Хорошо. Откажись от Оцу.
— Зачем тогда ты привела ее? Зачем бередить мне душу? Не понимаю!
— Я без труда могла бы убить ее, но ведь она оскорбила твою честь. И я, мать, решила, что ты должен наказать ее. Ты мне должен быть за это благодарен.
— Ты заставляешь меня убить Оцу?
— А разве ты не хочешь? Говори прямо! Но прежде хорошенько подумай.
— Мама… ведь…
— Все еще цепляешься за ее подол? Тогда ты мне не сын, я тебе не мать. Раз ты не в состоянии отсечь голову наглой распутнице, возьми мою! Пожалуйста, я готова принять последний удар от тебя! Жду!
«Жизнь устроена так, — подумал Матахати, — что дети доставляют хлопоты родителям, но порой случается наоборот». Осуги загнала его в угол. Матахати впервые оказался перед таким страшным выбором. Дикие глаза матери пронзали его до глубины души.
