Взаимное напряжение воли исходило из самой глубины их сердец. Казалось, что глаза Мусаси и Кодзиро мечут искры. На первый взгляд Мусаси выглядел года на два моложе Кодзиро, но при внимательном рассмотрении Кодзиро оказывался помоложе. Общим было то, что оба находились в том возрасте, когда молодые люди самоуверенно считают себя знатоками в политике, в обществе, в «Искусстве Войны» и во всем на свете. Злой пес скалит зубы, завидев такую же кусачую собаку. Мусаси и Кодзиро на расстоянии почуяли друг в друге опасного соперника.
Первым отвел глаза Кодзиро, издав при этом глухой рык. Всем видом он пытался подчеркнуть презрение к противнику, но Мусаси не сомневался в победе собственной воли. Он обрадовался, потому что противник, не выдержав его взгляда, отступил под натиском его воли.
— Акэми! — произнес Мусаси, положив ладонь на ее плечо.
Акэми не отвечала. Она по-прежнему стояла, прижавшись лбом к перилам моста.
— Что за человек вон там? Он тебя знает? Молодой человек, похожий на ученика военного дела. Ты знакома с ним?
Акэми молчала. Она только сейчас заметила Кодзиро и не могла скрыть замешательства.
— Ты говоришь о том рослом юноше?
— Да. Кто он?
— Он… Кто же он?.. Я толком не знаю.
— Ты прежде встречала его?
— О да!
— Воображает себя великим воякой, таская длинный меч и вызывающе одеваясь. Откуда ты его знаешь?
— На днях меня укусила собака, — быстро ответила Акэми, — сильно шла кровь, и я пошла к лекарю как раз в то место, где жил этот молодой человек. Он стал заботиться обо мне.
— Другими словами, вы живете вместе?
— Получилось так, что мы живем под одной крышей, но это ничего не значит. Между нами ничего нет. — Последние слова с трудом дались Акэми.
— В таком случае ты едва ли знаешь много о нем. Как его хотя бы зовут?
— Сасаки Кодзиро. Еще его называют Ганрю.
— Ганрю?
Мусаси слышал это имя. Оно не гремело по всей стране, но было известно в нескольких провинциях среди профессионалов. Кодзиро оказался моложе, чем предполагал Мусаси.
Мусаси еще раз взглянул на Кодзиро, и странное дело — на щеках юноши появились ямочки. Мусаси улыбнулся в ответ. Молчаливый диалог, однако, не был наполнен миролюбием и приязнью, как улыбки Будды и его ученика Ананды, когда их пальцы мяли цветы. В улыбке Кодзиро таился вызов, боевой задор и ирония.
Ответной улыбкой Мусаси принял вызов, но и выразил страстное желание сразиться.
Акэми, оказавшись между решительными бойцами, собралась разрыдаться с новой силой, но Мусаси ее остановил:
— Тебе стоит пойти с этим человеком. Скоро увидимся. Не беспокойся.
— Ты правда навестишь меня?
— Конечно!
— Запомни, гостиница «Дзудзуя», напротив монастыря на улице Рокудзё.
— Хорошо.
Тон Мусаси не устроил Акэми. Она схватила его руку и страстно сжала ее, прикрыв рукавом кимоно.
— Не обманываешь? Обещаешь?
Мусаси не успел ответить, как раздался громкий хохот.
— Ха-ха-ха! О, ха-ха-ха!
Кодзиро уходил, давясь от смеха.
Дзётаро, с отвращением наблюдавший за сценой с другого конца моста, подумал: «Смешнее не придумать!»
Заблудший учитель, Оцу, весь мир ему опостылел.
«Где она?» — досадовал Дзётаро, уходя в город. Он едва спустился с моста, как заметил Оцу, которая пряталась за воловьей упряжкой, стоявшей у ближайшего перекрестка.
— Вот ты где! — завопил Дзётаро, от изумления чуть не уткнувшийся носом в воловью морду.
Оцу против обыкновения слегка подкрасила губы. Она не умела пользоваться белилами и прочими косметическими премудростями, но благоухала духами, кимоно было радостного весеннего цвета — бело-зеленый рисунок, вышитый по малиновому полю. Дзётаро обхватил ее за спину, не заботясь о том, что испортит ей прическу и смажет белила на шее.
— Ты зачем прячешься? Я заждался тебя! Пошли скорей!
Оцу не отвечала.
— Скорее! — крикнул Дзётаро, тряся ее за плечи. — Мусаси здесь, на мосту. Отсюда видно. Я сам разозлился на него, но мы должны с ним встретиться, иначе он уйдет.
Дзётаро тянул Оцу за руку, пытаясь поднять ее. Рукав кимоно был мокрым от слез.
— Ты плачешь?
— Спрячься за повозку, прошу тебя!
— Почему?
— Прячься и не спрашивай.
— Но ведь… — Дзётаро не скрывал досаду. — В женщинах есть ненавистное мне. Их поведение совершенно бессмысленно. Ты твердила, что хочешь увидеть Мусаси, и пролила море слез из-за него. Сейчас, когда он в двух шагах, ты прячешься. Даже меня заставляешь таиться. Чем не забава! Ха! Даже не смешно!
Слова жгли, как удары хлыста. Подняв на мальчика опухшие от слез глаза, Оцу промолвила:
— Пожалуйста, не говори так. Умоляю! Не будь и ты жесток со мной.
— Жесток? Что же я такого сделал?
— Прошу, помолчи. Пригнись, чтобы тебя не увидели.
— Не могу. Везде навоз. Кстати, слышала поговорку: над плачущим в Новый год смеются даже вороны.
— Какая разница. Я просто…
— Давай я буду смеяться. Как тот самурай у ивы. Хохотать над тобой. Первый повод для смеха в Новом году. Согласна?
— Да. Смейся сколько угодно!
— Не могу, — произнес Дзётаро, вытирая нос. — Готов спорить, что знаю причину твоих слез. Ты ревнуешь Мусаси к той женщине.
— Это… ты ошибаешься!
— Именно так. Я знаю. Они меня самого разозлили. Ты должна поговорить с Мусаси. Надо же выяснить, в чем дело.
Оцу не хотела выходить из укрытия, но Дзётаро настойчиво тянул ее, и ей пришлось уступить.
— Мне больно! — закричала она. — Не вредничай! Тебе не понять, каково мне сейчас.
— Знаю. Вне себя от ревности.
— Это не просто ревность.
— Хватит слов. Пошли!
Оцу и Дзётаро вышли из-за повозки. Оцу упиралась, Дзётаро тянул ее за собой.
— Смотри! — воскликнул он. — Акэми уже нет.
— Акэми? О ком ты?
— Девушка, с которой разговаривал Мусаси… Ой, Мусаси уходит! Если мы его не перехватим, он исчезнет!
Дзётаро, выпустив руку Оцу, помчался к мосту.
— Подожди! — крикнула Оцу, торопливо оглядываясь, чтобы удостовериться в отсутствии Акэми. Она почувствовала огромное облегчение, не увидев соперницу. Морщинка между бровями исчезла. Оцу, нырнув за повозку, вытерла глаза, пригладила волосы и расправила кимоно.
