Погранов, вероятно, на какое-то мгновение потерял сознание, а когда очнулся, то ему показалось, что он уже мертв. Однако тело болело, не позволяя усомниться в том, что он еще на грешной земле, и вдобавок нечто тяжелое, казалось, весящее целую тонну, навалилось сверху, почти не давая дышать.
«Врешь, – подумал он. – Я еще жив!..»
Но вместе с ощущением жизни пришла паника. Что толку в том, что он выжил при падении, если не может шевельнуться? Тут одно из двух – или задохнешься под грузом, или сгоришь.
Но груз чуть-чуть шевельнулся, репортер кое-как поднажал снизу, и вдруг почувствовал, что тяжеленное человеческое тело, та самая негритянка, сползла с него. Какое блаженство дышать полной грудью, даже если вместо воздуха в легкие вливается смрад горящего топлива и пластика!
Рядом кто-то тонко выл, и в этом полном несказанной боли звуке не было ничего человеческого.
Так выла собака, раздавленная колесами грузовика – всплыло воспоминание из детства. Ползла на передних лапах, волоча за собой мешанину переломанных костей и внутренностей, и выла, понимая, что ничего ее уже не спасет. Маленький Гриша тогда зажмурился, зажал руками уши, чтобы не слышать эти ужасные звуки, и убежал домой. Тогда он скрылся от ужаса, забравшись с головой под одеяло, но издыхающая собака еще не раз являлась к нему в ночных кошмарах. Только став взрослым, он постепенно забыл этот свой детский страх, вытесненный другими – взрослыми и рациональными.
Как ни странно, именно вой заставил Григория Яковлевича напрячь силы, чисто инстинктивно подползти к двери, а затем перевалиться на ту сторону.
Спину сквозь легкий парусиновый пиджак обожгло нестерпимым жаром. Движимый инстинктом самосохранения, Погранов кое-как сумел подняться и побежал прочь, шатаясь и прихрамывая. Мучительно болела нога, вообще, движение происходило будто в воде, настолько медленным оно было, но ужас подгонял, толкал в спину, и репортер бежал, пока не споткнулся и со всего маха не приложился о камень, разбив бровь.
Тот же инстинкт заставил, не обращая внимания на боль и струящуюся по лицу кровь, повернуть голову в сторону опасности, посмотреть, далеко ли сумел отбежать от вертолета.
Несколько человек медленно ковыляли прочь, кто-то полз, волоча отказавшие ноги – никто никому не помогал, каждый был сам за себя. Но внимание репортера привлек прежде всего валяющийся почти на боку и уже отнюдь не казавшийся красавцем и чудом техники геликоптер. Корпус был помят, разорван от удара, но винт с обломанными наполовину лопастями продолжал вращаться на холостом ходу. На глазах одеревеневшего от ужаса Погранова превратившаяся в разящий меч лопасть лениво смахнула с плеч голову неосторожного или контуженого, а потому ничего не соображавшего морпеха, вверх на добрых два метра ударила струя крови, а следующая погнутая полоса металла швырнула тело в сторону, будто ворох тряпок.
«Это сон! – твердил себе Григорий Яковлевич, хотел зажмуриться, но не мог. – Это все сон! Я сплю, и все это мне снится… Вот сейчас зазвонит будильник, я проснусь в своей московской квартире и даже не вспомню ничего из этого кошмара!..»
Дым валил черный, едкий и вонючий, поверху перебегали языки огня, и все это колебалось под воздействием невесть откуда взявшегося ветра.
В проеме обращенного к верху люка, пошатываясь тростинкой на ветру, появилась Урсула. Сил спрыгнуть у женщины, похоже, не было, и она что-то кричала, но что, за гулом и треском было не разобрать.
А затем рвануло, ударило ставшим вдруг плотным и раскаленным, будто утюг, воздухом в лицо, опрокинуло навзничь, и вертолет превратился в огромный полыхающий костер.
Кто-то, не успевший отбежать, дико заорал, принялся кататься по земле живым факелом. Остальные выскочившие вроде бы уцелели и теперь ошеломленно наблюдали за картиной, не делая попыток сбить пламя.
– Целы?
Чей-то полузнакомый голос с трудом пробился в сознание репортера.
Погранов с трудом повернул голову на звук и увидел рядом с собой Нелюбина.
Легкий, некогда светлый, а теперь перепачканный до полной потери цвета черным и красным костюм врача в паре мест порвался, на чумазом лице виднелся небольшой кровоподтек, но Нелюбин стоял сам, а прочее можно было считать несущественными мелочами.
– Не знаю, – откровенно признался Григорий Яковлевич. – Вроде бы да…
Но доктора, похоже, и не интересовал ответ.
– Вставайте. Держитесь за мою руку, поднимайтесь. – Медик помог встать журналисту и придержал его, готового рухнуть обратно. – Уходить отсюда надо. Не ровен час, нагрянут, и будут нам кранты. Видите, как чешут? – не очень связно пробормотал Нелюбин.
Негр-сержант и кто-то из американцев действительно удалялись довольно скорым шагом. Вернее, удалялся, нянча поврежденную руку, сержант, а пассажир упорно старался от него не отстать.
– Вставайте, – повторил врач, глядя на Погранова ошалелыми глазами и не отдавая себе отчет, что тот уже стоит на ногах. – Вместе больше шансов уцелеть.
Должно быть, точно так же подумали и остальные. Те, кто уцелел в катастрофе, однако не успели за прытким сержантом.
К двум мужчинам потихоньку подтянулись до того сидевшие и лежавшие порознь. Приковыляли, держась друг за друга, Айзек и еще один американец, вроде бы дантист из Нью-Йорка по имени Джордж, под слоем копоти похожие друг на друга, как близнецы. Подтянулась мулатка-морпех, а в довершение откуда-то из колючих, как проволока, кустов выбралась невесть каким образом спасшаяся Летышкина, исцарапанная в кровь, но бодрая. Пожилому техасцу и обеим американкам, увы, не повезло.
Вещей ни у кого не было. Да что вещей! Даже головных уборов, если не считать каски у мулатки.
Впрочем, представительница доблестной морской пехоты каким-то образом сумела сохранить и винтовку, а на поясе у нее висела фляга с водой.
Взоры честной компании тут же сконцентрировались на сосуде с вожделенной жидкостью, однако Нелюбин немедленно попытался принять на себя бразды правления.
– Господа, выпить воду мы всегда успеем, только знает ли кто-нибудь, где ближайший колодец или магазин? Нет? Тогда давайте прибережем ее насколько возможно в нашем положении.
– Надо идти. – Репортер испытал легкую досаду, что кто-то попытался занять место вожака, которым он, конечно же, мнил только себя.
– Куда? – спросил врач. – В какую хоть сторону? Вы представляете направление?
Собственно, они уже шли. Примерно туда, куда унесся сержант в сопровождении новоявленного оруженосца. Каждый из пассажиров по отдельности успел не разумом – инстинктом сообразить: те, кто сбил вертолет могущественной державы, теперь просто обязаны приложить все силы, дабы не оставить свидетелей своего преступления. Хотя является преступлением или нет то или иное деяние, совершенное на войне, зачастую решают много времени спустя и в зависимости от того, кто назначен проигравшим, а кто – выигравшим.
