– Хочу, – отозвалась Берта. – Но я все равно не понимаю, как можно не быть благодарным тому, кто вернул тебя с того света.
– Мы не за «спасибо» это делаем, – Фэб вынул из ниши в стене две чашки с горячей водой и поставил на узкую полочку рядом с этой нишей. – Куда рыжий опять сунул чай? – рядом с первой нишей открылась вторая, но чая в ней не оказалось. Фэб встал и принялся открывать все новые и новые ниши. Берта с интересом за ним наблюдала, потом встала и открыла нишу на противоположной стене – еще днем она нашла пакетики с чаем именно там.
– Это не рыжий переложил, а я, – призналась она. – слишком высоко лежали.
– Ага, спасибо. На чем я? Делаем мы это все… всего лишь потому, что кто-то должен делать, верно? Хоть кто-то хоть что-то. А я вот благодарен – тебе, – добавил он.
– Наоборот, – засмеялась она. – Это я сейчас должна быть благодарна. На руках такое расстояние несли, с ума сойти можно.
– Ты не представляешь, до какой степени я тебе благодарен, маленькая, – Фэб поставил чашку с чаем перед собой на пол. – Ты удивительный человек. Ты нас всех с того света вернула… и как бы я не носил тебя после этого на руках? И буду носить. И Кир будет носить. И эти два охламона тоже будут носить, потому что не носить нельзя.
– То есть пешком вы мне ходить запрещаете? – усмехнулась она.
– Ну не надо, пожалуйста, – попросил Фэб. – Я же серьезно.
– Хорошо, будем серьезными, – она тоже поставил свой чай.
– Вся моя жизнь – это вообще один огромный подарок, – сказал Фэб. – Вот только я научился принимать этот подарок не сразу. Ты заметила, что я… очень многое до этого портил. Давно еще, тогда, когда они оба были молодыми, я едва не сломал все к черту, и они едва не ушли от меня. Сейчас я говорю спасибо не просто так. Они ведь тоже сомневались, когда появилась Орбели, и когда я принял решение, они тоже приняли – свое, и…
– И?..
– Они уходили от меня. Жизнь моя от меня уходила, понимаешь? Смысл всего, что у меня было, от меня уходил, – Фэб смотрел в стену невидящим взглядом. – Они собирали вещи. Сказали: сдаем отчет, а потом едем в Девятнадцатый Ти, к ней. Рыжий уехал первым, Ит задержался… потом я понял, что специально, он бы успел с отчетом раньше, но он, видимо, до последнего верил… я тоже хотел верить, но я все равно не мог себя пересилить, и… в любой религии это страшный грех, я не мог, просто не мог… меня устраивало то, что было, но оно не устраивало ни их двоих, ни Эдри. Они были гермо – и они ими одновременно не были. Понимаешь?
Берта кивнула.
– Это и сейчас не изменилось, – тихо проговорила она. – Для гермо они слишком… слишком сильные и решительные, наверное.
– Да нет, не в том дело. Гермо бывают очень разными, тут другое. В общем, он с Онипреи прихватил какую-то местную отраву и ночью пришел ко мне. С этой отравой в кармане. Для последнего разговора. До этого я несколько дней от них бегал, потому что не знал, как себя вести и что сделать, чтобы… ну… ну чтобы это как-то… – Фэб замялся. – Ри на меня наорал страшнейшим образом, Эдри мое присутствие игнорировала… Берта, я действительно идиот с принципами, но принципы так сразу не изменишь! Ну я и решил – ладно, надо попробовать. Может быть, что-то получится… что-то такое, что не обернется потом бедой, что не причинит боли… собственно, я решил слегка растормозить его, без контакта вывести в пик и… и потом просто полежать, поговорить… а он… Господи! Берта, я был в ужасе на самом деле!.. – Фэб страдальчески прижал руки к груди. – Я не ожидал – такого… Да никто на моем месте не мог бы такого ожидать, потому что гермо, способных на золотой замок, один на миллион встречаются! И – вот так. Вот тебе и подарок… Я растерялся, со мной в жизни такого не было… Потом два часа откачивал его, потому что у него такого тем более… У меня была даже мысль вызвать помощь, но я ее тут же отмел, потому что вызови я кого-то, я бы подвел их и себя. Мы до этого много лет подделывали рабочие тесты. И это все тут же открылось бы… но суть не в этом. Ты можешь догадаться, о чем первом он меня спросил после этого всего?
[3]
– О чем?
– О том, не сделал ли он что-то не так! Они оба разбирались в подарках еще хуже, чем я! – Фэб потряс головой. – Тебя ведь он тоже о подобном спрашивал, правда?
– Святая правда, – покивала Берта. – Знаешь, откровенность за откровенность… – она замялась. – В общем, первый раз был совершенно случайным, мне приспичило расклеиться и всплакнуть, а он не ко времени пришел попросить сахар, мы тогда жили в соседних квартирах, ну я рассказывала, ты помнишь.
Фэб кивнул.
– Так вот. Фэб, ты только не смейся, пожалуйста, ладно? Я до этого момента думала, что они «голубые». Собственно, так думали почти все в нашем институте, и поэтому, когда он пришел, я… ну, знаешь, решила, так сказать, поплакать на дружеском плече. Ага, как же. Поплакала, – она смущенно усмехнулась. – У меня мозги на полминуты – минуту включились только тогда, когда я поняла, что надо бы дверь запереть, наверное… а дальше стало все равно, какая там дверь, какие ключи… – Берта покачала головой. – Я не монашка, у меня до них мужчины были, конечно, немного, но все-таки. Разница огромная. Знаешь, с ним не было… не было того, что меня всегда раздражало и бесило. Потной возни этой не было, грубости, пошлости… он оказался первым человеком, который не просто не сделал мне больно, нет, который был со мной деликатным и нежным. По-настоящему нежным. И еще… для меня это до сих пор удивительно, причем они ведь оба так…
– Температура, – тут же подсказал Фэб. – Я тоже удивился, когда это понял. У них обоих подскакивает температура, больше тридцати восьми, и при этом…
– Да, – кивнула Берта. – Горячее, как печка, и сухое тело – во второй раз я соображала уже получше и обратила на это внимание. Такое ощущение, что тебе хотят отдать все тепло в мире, которое есть. И, что интересно, в постели они совершенно разные. Рыжий… как бы так сказать… он всегда придумает что-то этакое… какую-то романтику, сказку, не знаю… во время войны, когда в стране голод был, он как-то приехал из части и привез кофе, маргарин и настоящий белый хлеб. Представляешь? По тем годам это было что-то невероятное. Так вот. Мне сначала было велено сидеть на балконе, потом меня выгнали на кухню, а потом… Фэб, он меня позвал в комнату, а там… у нас на Терре-ноль всегда тепло, цветов много, так вот, он умудрился где-то набрать ромашек, больших, садовых, как-то протащил их в квартиру; и вся кровать была в ромашках, – она засмеялась. – А на столике стоял этот самый кофе и бутербродики из этого самого хлеба с маргарином и ягодками черной смородины – тоже достал где-то… Черт, Фэб, я даже не знаю, как сказать, – она закусила губу. – Правильно Кир его называет – солнышко… Солнышко и есть. А Ит… он консервативен, но при этом…
– Он выкладывается. Полностью, – беззвучно произнес Фэб. – Не только в сексе, надо заметить. В любом деле. Но и в сексе тоже. Я до сих пор боюсь, – признался он. – С того первого раза боюсь. Я как-то смотрел… во время «замка» тахикардия больше двухсот пятидесяти, и это продолжается от десяти до пятнадцати минут. Как он выдерживает, для меня до сих пор загадка. «Замок» – сверхнагрузка, собственно, поэтому он так редко и встречается. Я всегда держал под рукой пару-тройку систем, чтобы суметь помочь, если… что-то случится.
