Сквозь дыры в брезенте, завешивающем лаз в нору, заметно светлело небо.
Как же его найти? На эксгумации настаивать глупо, сразу к обрыву поставят. Да и кто знает, где его прикопали. Не до почестей сейчас. Куда они донесение о потерях должны отправить? В Манипуляторный отряд? В штаб сектора? Можно попробовать узнать…
Поздно. Катя хоть и ждала, но сунулась щекой в камень, — серия 105-миллиметровых легла метрах в пятистах. Немцы начали артподготовку по I и II секторам.
Пора драпать. Пусть счастье улыбнется бойцам морской пехоты и Приморской армии, но сержант Мезина постарается умереть попозже и в другом месте.
— Подъем! — Лапа Кореца ухватила «посыльную» за ремень, стягивающий щиколотки, и выволокла из каменной норы. — Заспалась? Вставай, в штаб отправим. Давай копыта развяжу…
Катя не без труда выпрямилась. Снаряды рвались где-то в стороне балки Бермана, но все равно здорово хотелось пригнуться.
Из блиндажа вышел лейтенант, за ним выбралась докторша. Лейтенант ей что-то тихо сказал, поправил каску на молодой женщине. Военфельдшер Мотя умоляюще смотрела ему в глаза.
— Так, Окунев, проводишь товарища военфельдшера и задержанную до монастыря. С задержанной поосторожнее. Сдашь ее коменданту госпиталя, вот сопроводительная записка и ее документы. Пусть в город отправят. Сам останешься, проверишь, чтобы наших эвакуировали нормально. Задача ясна?
— Так точно, — солдатик молодцевато подправил на плече винтовку.
Катя дернула носом. Конвойного ей выделили неубедительного: и по возрасту сопляк, и ростом не задался, приклад ему под коленку тычется. На тощей шее грязная повязка, похоже, чирьи. Всего и гордости — тельняшка в расстегнутом вороте.
— Давайте, пока всерьез не началось, — напутствовал лейтенант.
— Володь—…всхлипнула врачиха.
— Свяжусь, — буркнул лейтенант. Ему было явно неудобно.
— Давай, доброволка, — Корец подпихнул пленницу. — Может, выпутаешься. Счастливо.
— Мерси за пожелание, — сказала Катя. — Может, руки мне спереди свяжешь? А то я нос разобью.
— Ничего. Ты вон какая зеленоглазая. И без носа кого хочешь охмуришь.
— Ну, ладно. Будь жив.
* * *
Фельдшер Мотя все оглядывалась. Рядовой Окунев и Катя делали вид, что не слышат сдержанных всхлипываний. Катя смотрела на бесконечное море и в очередной раз удивлялась странности мироздания: вот лейтенантик, парень спокойный и симпатичный, но ничего такого особенного. А эта Мотя — дамочка довольно видная. Лицо правильное, жгучая брюнетка. Юбка новая, сапоги яловые, даже губы подмазаны. К тому же военфельдшер — это вам не ерунда какая-нибудь, по «кубикам» натуральный лейтенант. Ей бы с полковниками дружбу водить. А тут по лейтенантику Володе страдает. А ведь даже на беглый взгляд видно, что постарше лет на пять.
— Низом пойдем, — буркнула Мотя и звучно высморкалась. — Там, если накрывать начнут, залечь можно. Окунев, ты за сучкой в оба глаза приглядывай.
— Пригляжу, — посулил боец. И взял винтовку на руку.
— Что на меня смотреть? — буркнула Катя. — Пошли быстрее. Там, на высотах, круто заворачивается.
Боец и докторша одновременно глянули на север, — со стороны Золотой балки и Федюхиных высот доносился грохот яростного боя. С приморской, относительно тихой полоской не сравнить.
— Радуешься, бляхудра белобрысая?! — Мотя вдруг заскребла ногтями по кобуре, с неожиданной силой пихнула «диверсантку» к обрыву. — Никогда вам здесь не пройти, шакалы фашистские!
Катя с изумлением увидела знакомый ствол «ТТ». Он снова прыгал, но теперь в опасной близости от ее груди.
— Товарищ младший лейтенант! — обеспокоенно проговорил Окунев. — Пусть в штабе разберутся.
— Сами мы разберемся! — Губы докторши некрасиво поджались. — Может, я последний день живу! Может, меня разорвет сегодня! Что, я должна одним воздухом с этой шлюхой продажной дышать?!
— Давай стреляй, — пробормотала Катя. — В последний день как своих не пострелять? Может, фрицы испугаются.
Мотя закусила губу, ее большой палец с явным усилием взвел курок пистолета.
Мысль Прыгнуть в последний момент почему-то не возникла. Катя лишь представила, как тело само делает шаг вперед, пытаясь уравновесить толчок в грудь маленького 7,62-миллиметрового кусочка металла. Потом тело полетит вниз, слабо перебирая ногами. Долго будет лететь.
— Товарищ военфельдшер, что я лейтенанту доложу? — пискнул Окунев.
Мотя резко опустила пистолет.
— Так веди эту сволочь, что встал столбом?!
Боец пихнул Катю прикладом.
— Вперед, предательница!
Катя успела глянуть на море, — первые лучи солнца уже показались из дымки горизонта. Она сплюнула в это безразличное сияние, за что схлопотала еще один тычок прикладом.
— Поосторожнее, личное оружие разобьешь, фурункул боевитый.
— Вот стервоза, а? — изумился Окунев. — Еще подначивает.
— Веди, или я ее точно пристрелю, — Мотя неумело, но длинно выматерилась.
Спустились с отрога. Катя цеплялась штанинами комбинезона за колючие кусты. Идти со связанными руками было неудобно. Пора кончать с этим цирком. Комбинезон на спине промок от пота, — на обрыве на миг стало по-настоящему жутко. Всегда подозревала: эти врачихи хуже любого СМЕРШа.
В небе снова загудело, — к городу шли бомбардировщики.
Тропинка с вершины вывела к узкой балке, склон которой зарос густыми кустами, щедро прореженными старыми и свежими воронками. За гребнем легла серия гаубичных снарядов. Конвоиры и подконвойная присели.
— Прямо по дороге бьют, — обеспокоенно пробормотал Окунев. — Как бы не накрыло.
— Иди-иди! — прикрикнула строгая Мотя. — Поднимаемся к дороге.
— Тут три тропинки, куда поднимаемся? — поинтересовалась Катя.
— Между воронками.
— Тут везде воронки.
— Фашистка тупая! — Окунев шагнул вперед.
В небе угрожающе засвистело. Все пригнулись, Катя зацепила носком ботинка ступню Окунева, боец растопырил руки и плюхнулся на каменистую тропинку. Катя наступила на винтовку, одновременно без снисхождения заехала конвоиру ногой по почкам. Бедняга замер, парализованный болью. Катя развернулась, увидела потрясенное лицо Моти. Рука военфельдшерицы лишь тянулась к кобуре. За склоном грохнул разрыв. Мотя пригнулась, развернулась и кинулась бежать. Довольно резво. Катя настигла ее только у кустов, ударила по ногам. Полетев на землю, Мотя наконец оторвала руку от кобуры, распростерлась, прикрывая ладонями голову в каске.
— Лежать, тварь! — рявкнула Катя, плюхнулась рядом, порядком отбив копчик, и занялась мазохистской процедурой освобождения рук. Фокус знакомый, опробованный и в экстремальных условиях, но от этого не менее мучительный. Катя уже продевала стянутые руки под коленями, когда военфельдшерица приподняла голову.
