— Ну, наша-то спокойна, — Пашка тайком кивнул на сидящую в седле предводительницу. — Лесничиха она, что ли? Ты заметил, у нее глаза цветом точь-в-точь как мох, когда на него солнцем брызнет. Ничего, раз спокойна, как истукан, значит, выведет.
— Нужно говорить — спокойна как удав, — издали сказала Катя. — Истукан — определение крайне устаревшее, не соответствующее временам славных революционных свершений. Если вы все уже обсудили, может быть, дальше двинемся?
— Ну и слух, — пробормотал Пашка. — Да мы идем уже. Мы так, дух перевести.
— Скоро на ночь остановимся, тогда и переведете, — миролюбиво сказала Катя. — Алга
[86]
, комсомол.
* * *
На ночлег остановились на крошечной полянке у склона к ручью. Катя разрешила развести костер. В чугунок попало с десяток ранних сыроежек и упитанный уж, изловленный ловкой предводительницей. Германа и Виту порядком передернуло, когда командирша без околичностей умертвила невинное пресмыкающееся методом усекновения головы. Уж еще извивался, оплетая кольцами руку Кати, брызгал кровью.
— Желающие могут отвернуться и не кушать, — сказала командирша. — Но червяк съедобный, я гарантирую. В азиатских странах на гадюках даже настойки делают. А у нас ужик, практически деликатес…
— В Азиях народ ушлый, — заметил Пашка. — Там йогой занимаются. Специальная гимнастика такая. Сложнейшая система…
Под разглагольствования двинутого на физкультуре большевика варево созрело. Катя попробовала, передала ложку Пашке:
— Ничего, съедобно. Давайте остатки сухарей. Завтра, если ничего не подвернется, придется обедать по-французски — лягушек ловить. Они и без сухарей пойдут.
Вита застонала. Герман посмотрел на нее с сочувствием.
Впрочем, ведьмовская похлебка оказалась вполне съедобной. Не помешал бы перец, да и соль уже заканчивалась. Ложек было всего две. Герман хлебал по очереди с Витой. Девочка ела аккуратно. Губы у нее были запоминающиеся — чувственные, совершенно не славянские. Странно, что раньше не замечал, — совсем зеленоглазая со своими деликатесными ужами и мухоморами с ума свела.
— Екатерина Григорьевна, надо бы сегодня пост сдвоенный поставить, — заметил Пашка, разочарованно заглядывая в опустевший чугунок.
— Истинно, — Вита передернула плечами, — я кушаю, а в спину словно смотрит кто.
Катя окинула взглядом компанию — действительно, все кроме Прота были при оружии. Даже Вита держала «наган» на подоле.
Предводительница язвить и издеваться не стала, только вздохнула:
— Вы, племя младое, незнакомое, совсем от природы отбились. Филина больше чем винтовок боитесь. Зря, между прочим. Лес, если без мандража по нему ходить, худого не сделает.
— Ага, вы еще скажите, добрый он, — пробормотал Пашка, вытирая чугунок пучком травы, — к ручью парню идти явно не хотелось. — А що, если волки? Или медведи?
— Медведи — это да, — Катя усмехнулась. — Против эскадрона медведей нам даже с пулеметом не устоять. Но, по счастью, медведи облавными охотами не увлекаются. Волки в летнюю пору разве что из любопытства придут на гостей взглянуть. Лес, он и не добрый, и не злой. Он сам по себе.
— Значит, вы в лесу бывали и ничего в нем не боитесь? — с обычной мрачностью поинтересовался Герман.
— Ну, почему, бешеных лис я опасаюсь. Цапнет такая, и готово. Ну, это я так, полушутя. С лесом, если разумно и уважительно к нему отнестись, можно прийти к согласию. Он ведь сдуревшую лису и стороной отвести может. Вы, ребята, с природой договориться пробуйте.
— Даже здесь? — спросил внимательно слушавший Прот.
— А почему же не здесь? — удивилась Катя. — Здешний лес почти такой же.
Герман чувствовал, что амазонка и мальчик говорят о чем-то, доступном только им. Ну и пусть. Оба одинаково сумасшедшие. Им и никаких лис не нужно. Мракобесы.
— Що, вот так встать и говорить? — недоверчиво спросила Вита. — Ой, та не смешите, Катерина Еорьевна.
Катя улыбнулась:
— Хочешь попробовать? Давай, дочь Сиона, не трусь. У тебя силы духа хватит.
— А що, мне теряти нечего, — пробормотала Вита. — Говорите, як потребно.
— Для начала от костра отвернись. Дай глазам к темноте привыкнуть.
Герман и Пашка переглянулись. Герман скривился — ну, барышни ворожить да гадать обожают, известное дело. Пашка, несмотря на вопиющий большевистский материализм, выглядел обеспокоенным. Пихнул локтем, указывая на Прота. Мальчик переглядывался с командиршей. Показалось, что не только Виту сейчас начинают учить общению с лесными духами.
— Я лес и дерева вижу, — прошептала девочка. — Що дальше?
— Выбери, кто из лесных главный на поляне.
В тишине тихо потрескивал угасающий костер, в чаще что-то тихо вздыхало, поскрипывало. Герману стало не по себе. «Кто из лесных главный?» Вдруг они и действительно стоят вокруг, смотрят из тьмы, немые, бесформенные?
Пашка потянул к себе на колени карабин. Катя положила руку ему на плечо. В тишине Вита ткнула пальцем:
— Вон он, старший.
Показывала девочка на сосну, стоявшую над спуском к ручью. Почему «он», почему «старший»? Сосна выглядела не самой высокой и не самой могучей.
— Посмотри, посмотри, — прошептала Катя, глаза ее радостно сияли в отблесках костра.
Разыгрывает, что ли? Вряд ли, не в ее манере.
Герман вглядывался в темный силуэт дерева. Пламя костра уже не так мешало. Чем дольше смотрел, тем понятнее становилось — действительно «он». Может, и не самый высокий, но, пожалуй, самый древний.
— Нужно подойти. И просто поздороваться, — прошептала Катя.
Вита боязливо оглянулась. Герман ее понимал — сейчас встать и шагнуть от костра было еще страшнее, чем пять минут назад.
В тишине сидели, смотрели на «него». Это было несомненно глупо, но глупым почему-то не казалось.
— Пошли вместе, — прошептала Катя. — Кто пойдет?
— Если разом с кем, то я, — дрожащим голосом пролепетала Вита.
— Хорошо. Товарищ Павел?
— Что-то не хочется. Я лучше с тыла прикрою, — пробормотал Пашка.
— Ладно. Кто еще?
Ноги словно одеревенели. Встанешь — захрустят, сломаются пересохшими сучьями. Герман заставил себя выпрямиться.
— Не спеши, — тихонько предупредила Катя, легко поднимаясь. — Вите нужнее.
Вита шла в темноту маленькими шажочками. Наверняка чувствовала за спиной поддержку, но все равно прапорщик дивился дерзости маленькой иудейки. Сам он шел плечом к плечу с Катей, и то по спине пробегал озноб. Сзади едва слышно посапывал Прот.
Сосна возвышалась темная, настороженная. Ветви простирались над усыпанным хвойным ковром откосом. Снизу доносилось приглушенное журчание ручья.
