– Вот трагедия нашего времени. Одаренный писатель, величайший талант современности, не побоюсь этого слова, гений, вынужден зарабатывать на жизнь, давая представления в ночных клубах.
– А что он делает?
– Фокусы показывает.
– Правда?! Он фокусник?!
Маккеллар поклялся, что это правда – и так все и было на самом деле. А неправда, она заключалась в том, что Маккеллар сделал вид, будто считает, что это трагедия. Люди, которые встречали Оливера впервые и судили о нем по манерам и по одежде (всегда безупречным), неизменно делали вывод, что он живет в собственной роскошной квартире где-нибудь в Кенсингтоне и имеет доход, более чем достаточный для того, чтобы не озадачиваться вопросом, как заработать себе на жизнь. На самом деле, Оливер снимал небольшую квартирку неподалеку от Тоттенхэм-Корт-роуд, и хотя он сумел прикупить себе фрак, у него не было денег на большую часть снаряжения, необходимого для фокусов, и у него не было денег на то, чтобы нанять ассистентку.
Я уже понял, что работа над портретом откладывается до лучших времен. Маккеллар усадил Кэролайн на диван и принялся показывать ей журналы, которые принес с собой. Он показывал ей картинки с изображением зулусов и пигмеев и пересказывал сюжет своего «Детства и отрочества Гагулы». Кэролайн слушала в явном недоумении.
– Не понимаю. А в чем тут смысл? Вы зачем это пишете? Почему?
– Это будет могучий удар в защиту африканских женщин и одновременно патафизическое осуждение западного империализма, – объявил Маккеллар не без пафоса. Прозвучало действительно грандиозно.
– Физическое, а какое в начале?
– Патафизическое. Патафизика – это наука воображаемых решений.
После чего Маккеллар одарил Кэролайн своим патафизическим видением Африки. Он ни разу не был на черном континенте, и когда сел писать свой роман, добросовестно не подготовился и принципиально не стал изучать никаких материалов по теме. Для него это был континент темных фантазий, где поэт Рембо и его банда работорговцев и охотников за слоновьей костью проплывали призрачными тенями над кладбищами слонов и по тесным ущельям таинственных каменных великанов, в поисках легендарного эротического сокровища – женщины по имени Гагула.
Потом Маккеллар захотел посмотреть мои последние иллюстрации к его книге. Я как раз закончил сцену в Чертогах Белой Смерти, где да Сильвестра, злодей-португалец, склоняет Гагулу к интиму, обещая отдать ей свой зонтик. Пока мы рассматривали эту волнующую картинку, Кэролайн потихоньку подошла к мольберту. Ей хотелось взглянуть на портрет, а я не хотел, чтобы она его видела в процессе, но теперь я отвлекся, и она не преминула этим воспользоваться.
– Это ужасно! Каспар, как ты мог?!
Я в первый раз видел, как она сердится. Это было так трогательно, до боли.
– Ты как будто меня раздел, – продолжала она. – Значит, ты меня видишь вот так?! Зачем делать такие картины?! Такие гадкие и ненормальные?! Какой в этом смысл?!
Я не знал, что ответить. В ее мире подобного рода картины были действительно лишены какого бы то ни было смысла. Но в моем мире это были порталы в иную реальность. Все, что странно – красиво. Все, что красиво – причудливо и странно. Но Кэролайн было больно, и я ощущал ее боль, как свою. Я не хотел ее обижать, я просто делал картину в единственной манере, которую знал – и по-другому я просто не мог.
Кэролайн смотрела на меня с упреком. Слезы блестели в ее глазах. Она ждала ответа. Маккеллар не заметил ее огорчения – или, быть может, заметил.
– Это всего лишь портрет глазами сюрреалиста. В этом нет ничего плохого, ненормального или ужасного. Это просто красивая шутка. Сюрреализм, он построен на шутке. Сюрреализм -как заколдованный остров Шекспира, который «полон звуков – и шелеста, и шепота, и пенья; они приятны, нет от них вреда»*.
(Очередная Маккелларова ложь. В темном сердце сюрреализма лежит уродство и ужас. Сюрреализм уничтожил Неда. Иногда я жалею, что Господь Бог не забрал меня вместе с ним.)
Маккеллар продолжал:
– Давайте я вам расскажу о моем сюрреалистично-патафизическом романе, над которым сейчас работаю.
Изобразив звук фанфар, он открыл свою сумку и достал череп и зубоврачебное ручное сверло. Маккеллар не столько рассказывал о своем новом романе «Дантист с Дикого Запада», сколько разыгрывал его в лицах. Главный герой этого волнующего произведения, Док Миллиган, был ревностным католиком и единственным дантистом в Дед-Роке (Мертвой Скале). Он мечтал сделаться Папой, но иезуиты, имевшие большое влияние в Чикаго, подослали к нему наемного убийцу, причем не кого-нибудь, а самого Билли Кида. Маккеллар изобразил, как Билли Кид шамкал беззубым ртом после того, как Миллиган с ним закончил, а потом перешел к самой концовке книги, к сцене в салуне «Чокнутый Джи», когда Миллиган, окруженный толпой разъяренных ковбоев, под прицелом чуть ли не полусотни винтовок и револьверов, все-таки убивает кардинала Вито Борджия, запломбировав ему зубы ядовитой амальгамой.
* Отрывок из «Бури» Шекспира в переводе М. Донского.
Маккеллар хорошо изучил материалы по этой теме, и теперь, схватив череп, принялся сверлить коренной зуб, выдавая по ходу импровизированный диалог (разумеется, в лицах) между Вито Борджия (невнятно и скованно, по причине наличия инструментов во рту) и Миллиганом (вкрадчиво-триумфально). Маккеллар привлек к этому действу и Кэролайн, в качестве очаровательной ассистентки Миллигана – в прошлом девочки из борделя и певички в «Чокнутом Джи», которая под благотворным влиянием Миллигана, вдохновившись его примером, решила уехать на восток и выучиться на дантиста. Маккеллар заставил нас обоих спеть вместе с ним «Дом на пастбище», причем во весь голос, а сам продолжал сверлить черепу зуб. Смысл был в том, чтобы заглушить крики обреченного кардинала. Изучив дырку при помощи крошечного серебряного зеркальца, он показал нам, как надо пломбировать зуб -специальным раствором, который он также достал из сумки.
Под конец Маккеллар степенно уселся в кресло, изображая Папу Миллигана, который сидит на своем Ватиканском троне и держит на коленях голову поверженного врага. Представление закончилось только тогда, когда мы с Кэролайн преклонили колена и облобызали его папский перстень, после чего Маккеллар рванул на первый этаж, к моему тайнику под лестницей, где я прятал бутылки виски.
Кэролайн, я так думаю, предпочла бы сердиться на меня и дальше, но как можно сердиться и злиться на человека, с которым вы только что спели хором «Дом на пастбище»?! Я согласился бросить «Стриптиз» (он был практически завершен, и я мог бы закончить его уже без Кэролайн) и пообещал, что напишу ее настоящий портрет – настоящий, в смысле нормальный и без выкрутасов, – и что мы можем начать уже в следующую субботу.
Кэролайн сидела на подоконнике, залитом солнцем, и смотрела на реку. Маккеллар вернулся с бутылкой виски и предложил тост за object trouve из «Gamages». Мы выпили, и Маккеллар завел разговор о кино. В ближайшую пятницу намечается общий поход «Серапионовых братьев» на «Тайну музея восковых фигур». Маккеллар настоятельно приглашал Кэролайн с нами. Я уже понял, что мне не удастся удерживать нашу компанию подальше от Кэролайн. Я передал Маккеллару сигарету, включил граммофон, и по комнате разлилась мелодия «Она просто прелесть, она просто чудо. Кто это, скажите? Малютка мисс Аннабель Ли».
