В следующей же главе Бальзамо еще раз демонстрирует чудеса превращений загипнотизированной души: он заставляет привратницу Марата тетушку Гриветту сознаться в воровстве. Этот сеанс воздействия любопытно понаблюдать.
«Бальзамо повернулся к женщине, простер вперед руку и, послав ей в лицо мощный флюид, произнес:
— Отвечайте, кто взял часы?
— Тетушка Гриветта, — невнятно прошептала сомнамбула.
— Когда?
— Вчера вечером.
— Где они лежали?
— Под подсвечником.
— Куда она их дела?
— Отнесла на улицу Сен-Жак.
— В какой дом?
— В двадцать девятый номер.
— На какой этаж?
— На шестой.
— И кому отдала?
— Подмастерью сапожника.
— Как его зовут?
— Симон.
— Кто он ей?
Сомнамбула молчала.
— Кто он ей? — повторил Бальзамо.
Молчание.
Бальзамо опять протянул к ней руку, посылая флюид, и несчастная, подавленная этим чудовищным напором, с трудом пролепетала:
— Любовник.
Марат удивленно ахнул.
— Тише, дайте выговориться ее совести, — велел Бальзамо и вновь обратился к дрожащей, обливающейся потом женщине: — Кто посоветовал тетушке Гриветте украсть часы?
— Никто. Она случайно подняла подсвечник, увидала часы, и тут ее попутал бес.
— Она сделала это от нужды?
— Нет. Она ведь не продала часы.
— Значит, она их подарила?
— Да.
— Симону?
Сомнамбула чуть слышно прошептала:
— Симону.
Тут она закрыла лицо руками и беззвучно заплакала» (CVII).
Этот сеанс впервые заставляет материалиста Марата задуматься о том, что у человека действительно существует совесть…
С одной стороны, во всех вышеприведенных отрывках описаны события, предшествующие Великой французской революции, поэтому автор анализирует мышление, убеждения, взгляды конца XVIII века. С другой стороны, естественно видеть в подобных описаниях также воплощение современных Дюма воззрений о душе, теле, животном магнетизме и гипнозе.
Помимо теории магнетизма во времена Дюма активно обсуждалась характерная для философии Востока идея о переселении душ. Ее ярым сторонником был Жерар де Нерваль, утверждавший, что знает о нескольких своих предыдущих жизнях, и поведавший о них Дюма. Правда, впоследствии де Нервалю пришлось лечиться в психиатрической клинике: то ли рассказы поэта были результатом галлюцинаций, то ли излишние познания пошатнули его разум (то есть, по теории Бальзамо, слабое тело не выдержало знаний души). Дюма не особо верил этим рассказам, однако равнодушен не остался. Раздумья над теорией переселения душ привели к созданию романа «Блэк».
Блэк — имя собаки, в которую переселилась душа умершего капитана Думесниля. Когда-то капитан Думесниль соблазнил (вернее, воспользовался желанием быть соблазненной) жену своего друга шевалье Дьедонне де ла Гравери. Раскаявшийся капитан поклялся посвятить всю жизнь своему несчастному другу и увез его путешествовать, чтобы помочь преодолеть шок. Однако во время путешествия капитана свалила желтая лихорадка и он умер. Перед смертью он сказал шевалье де ла Гравери, что если «там наверху занимаются переселением душ», то он попросит Бога вернуть его в мир в шкуре первой попавшейся собаки.
И вот, приехав в Шартр, Дьедонне встречает спаниеля Блэка, который проявляет не свойственный обычным собакам интеллект, да и в лае его «слышались почти человеческие нотки». Вмешательство Блэка в жизнь шевалье приводит к тому, что тот из изнеженного и замкнутого неумехи превращается в человека, способного постоять за себя и за близких людей. Кроме того, Блэк фактически устраивает жизнь незаконной дочери де ла Гравери, которая могла быть и его (то есть Думесниля) ребенком.
Помимо изучения животного магнетизма и спиритизма, так сказать, экспериментальным путем современники писателя наслаждались мистическими творениями романтиков, на страницах произведений которых встречались духи, сильфы, призраки умерших. Дюма и здесь не остался в стороне, однако подобные сюжеты интересовали его не своей увлекательностью, а как первичный материал, научный анализ которого поможет в дальнейшем объяснить то, что покуда кажется сверхъестественным. Ведь Бальзамо говорит:
«Перестаньте именовать сверхъестественным то, что следует из функций, предопределенных душе. Эти функции естественны; другое дело, известны ли они нам» (CVI).
Позиция самого Дюма по этому вопросу очерчена в его посвящении сборника мистических новелл «Тысяча и один призрак» герцогу де Монпансье. В посвящении говорится:
«Как все возвышенные умы Вы верите в невозможное. По Вашему мнению, оно всего лишь неизвестная часть будущего. Любое великое открытие долгое время считалось невозможным.
Невозможностью до середины XV века было существование Америки.
Невозможностью до начала XVI века было движение Земли.
Невозможностью до начала века XIX была сила пара.
И вот эти три невозможности не только стали материальными фактами, но получили имена конкретных людей.
Это имена Христофора Колумба, Галилея и Фултона».
Далее следуют вопросы: «Что такое человек? Нечто одинокое, затерянное в пустоте, не связанное с Небом при жизни и уходящее в ничто после смерти? Или все-таки он видимое, материальное звено между двумя нематериальными и невидимыми мирами?
Есть ли в нас нечто, жившее до нас? Есть ли в нас нечто, чему суждено нас пережить? Предсказывает ли жившее до нас наши чувства? Помнит ли о них то, что нас переживает? Может ли оно принять облик видимый, хоть и неосязаемый, движущийся, хоть и нематериальный?»
Инструментом изучения этих вопросов Дюма называет веру. Здесь, видимо, сказалась его убежденность в том, что для научного анализа мистических феноменов, как и для использования гипноза, время еще не наступило.
Следующая за посвящением повесть «День в Фонтене-о-Роз» фактически представляет собой обзор различных эзотерических теорий. Содержание повести таково: несколько человек, в том числе и Дюма, собираются в доме мэра города Фонтене-о-Роз после того, как в городе произошло жуткое событие. Некий человек отрубил голову своей жене, и эта голова, уже отделенная от тела, вдруг заговорила! Собравшиеся обсуждают возможность подобного события. Мнения высказываются совершенно разные: от «вульгарного материализма» до крайних мистических представлений, для которых подобное происшествие почти что заурядно. Каждый из присутствующих начинает рассказывать необычные истории, происходившие в его жизни, и давать им объяснение с позиции собственной теории. Оказывается, теорий — хоть отбавляй. Это и есть, видимо, тот первичный материал, который Дюма хотел сохранить для будущих исследователей.
