— Увижу — придушу, — коротко сказал Александр, — но не плохо бы знать этого рыцаря в лицо.
— Я, наверное, еще не раз сюда приеду. Пока на море лед, я не капитан, я чиновник, купец, выжига. Деньги надо достать, паруса купить и снасти починить.
— Домой хочу, — сказал вдруг Александр. — Осточертела заграница.
Торговый дом Альберта Малина
После отъезда Корсака Белов начал с того, что поменялся с однополчанином квартирами. Новое жилье было меньше, дороже, хозяйка в два раза старше, и никаких бабочек в спальне, только лютеранские молитвенники на высоких, украшенных вышитыми салфетками подставках, но дом, в котором находилась квартира, стоял в Университетском проезде в двухстах метрах от Торгового дома Альберта Малина, и этим объяснялось все. Только совершив этот обмен, Александр понял, как надоела ему беззаботная карточно-бально-маскарадная хмельная жизнь.
Торговый дом, серая четырехэтажная громадина с примыкавшими к нему складскими помещениями, выходил торцовой стороной на Кнейпгофскую — самую богатую и красивую улицу в Кенигсберге, главный же вход его украшал собой узкий и скромный Университетский проезд. Два этажа были сложены из крупного дикого камня, а последние этажи вкупе с островерхой крышей были выполнены в виде многоцветного фахверка. Торцовую стену со стороны Кнейпгофской улицы (наши солдаты сразу прозвали ее Миллионной) здание обвивал вечнозеленый плющ, второй и третий этажи были украшены ящиками для цветов, окна на четвертом этаже были фасонно украшены, вид у Торгового дома был чрезвычайно мирный и не деловой. Александр ожидал, что около него будут сновать люди, только вглядывайся и анализируй. Но за час откровенного наблюдения из главного подъезда вышли: роскошная дама со слугой и пятнистым догом в попонке, немолодой моряк, по виду лоцман, и двое мальчишек-канцеляристов. Мало того, что стоять столбом глупо и неприлично — никакой конспирации, так Александр еще замерз, как цуцик. Главное, он сам не знал, чего ждет, пялясь на двери Торгового дома. Наверное, какой-нибудь зацепки, знака. Белов совсем было собрался уходить, как к дому подошел знакомый переводчик, господин Цейхель, работающий в русской канцелярии в Замке. Он отменно говорил по-немецки, неважно по-русски, но нельзя было с определенностью сказать, откуда его взяли на службу, может, он из аборигенов, а может, с собой из России привезли. С Беловым они были знакомы не близко, пару раз сыграли на бильярде, столько же в шахматы, то есть ровно столько, чтобы при встрече вежливо раскланяться, и только. Но почему-то обоим показалось, что обычного кивка на этот раз маловато.
— Гуляете? — спросил Цейхель.
Саша кивнул и спросил с тем же отвлеченным видом:
— У вас дела в доме Малина?
— Только по службе, — улыбнулся немец, — а на этом никак не разбогатеешь.
Александр вежливо рассмеялся, словно Цейхель удачно сострил. На этом они расстались. Цейхель вошел в здание, а Александр направился в казармы. Не надо слишком заметно мозолить глаза людям из Торгового дома. Если они увидят его в третий и четвертый раз, то могут запомнить, а если запомнят, он станет им подозрителен.
Вечером он опять прошелся по Университетскому проезду, задержался под деревом, глядя на незанавешенные окна. Два первых этажа были темны, на третьем за чистыми стеклами шла обычная жизнь. Помещение было жилым, там горели свечи, мелькнул профиль какой-то молоденькой, хорошенькой женщины. Где там Альберт Малина, где Сакромозо? Очевидно, Белов стал произносить это вслух. Какой-то настырный молодой человек замер подле, с интересом глядя ему в рот.
— Что? — спросил Александр громко и нарочито удивленно… Незнакомец хмыкнул и бодро зашагал прочь.
Когда Александр подходил к своему дому, ему показалось, что за кустами тиса кто-то прячется. Тис — это была уже его территория, и он никому не позволит… Он выхватил шпагу из ножен:
— Кто здесь? — не долго думая Александр проткнул ею один куст, второй, потом обежал третий и нос к носу столкнулся… с господином Цейхелем, собственной персоной. Он неторопливо шествовал по мостовой, в руках у него была трость. Он, казалось, не заметил, что Белов при обнаженной шпаге.
— Гуляете? — невозмутимо произнес Цейхель. На этот раз вопрос был задан по-немецки.
— Именно, — с ненавистью ответил Белов. «Многовато на один день… Как сказал бы Никита — закон парности… Какого черта! Может, он за мной подсматривает? Может, он и есть Сакромозо? — так размышлял он, поднимаясь к себе на третий этаж по узкой и холодной лестнице, темнота была — глаз выколи. — Надо завести собаку… тогда частые прогулки ни у кого не вызовут подозрения… Дога… А можно шпица — белого. Назову его из свободомыслия Иваном Ивановичем и буду с ним прогуливаться… — Связанные с Никитой воспоминания так размягчили душу, что на повороте Александр потерял бдительность, и, если бы не подвесной канат, выполнявший роль поручней у лестницы, он непременно свалился бы вниз. — Фонарь нужен! Черт подери…» С этими мыслями он ввалился в свои апартаменты.
Новая квартира состояла из двух комнат плюс кладовка: узкая и холодная, в одно окно, выполняла роль спальни, узкая и теплая, тоже в одно окно, считалась гостиной, в узкой кладовке без окон спал денщик Тарас Федорович (так прозвали его в полку за степенный характер). Жить во всех трех комнатах было неудобно, некомфортабельно, как-то не с руки, зато чрезвычайно удобно бегать из угла в угол для успокоения нервов, если, конечно. Господь наградил вас такой привычкой. И вот незадача, вожделенный парадный подъезд дома Малина можно было увидеть из спальни только высунувшись из окна по пояс, мешал уступ карниза. Наверняка из соседней комнаты, которую занимала хозяйка, обзор был таким, какой требовался. Оставалось уговорить хозяйку поменяться комнатами, но это была задача для титана.
Фрау Н. принадлежал весь этот узкий и высокий, как башня, дом, первый этаж она сдавала в аренду съестной лавке, второй — какой-то состоятельной семье, четвертый и пятый были отданы студентам, а на третьем она жила сама. То, что она решила поделить жилье с солдатом-победителем, можно было расценить как акт верноподданничества, не исключено также, что она хотела защититься от мифических бед, связанных с оккупацией города.
Фрау Н. было около сорока, а может и больше, шут их разберет, этих постных, носатых, прижимистых, молодящихся особ. У нее был необычайно чуткий сон, стоило Александру появиться в коридоре, она тут же появлялась на пороге своих апартаментов. Она румянилась, белилась, носила в руке кружевной платочек и при всяком случае с неподдельными слезами оплакивала «своего безвременно ушедшего мужа». Съезжая с квартиры, Александр с удивлением узнал, что оный муж умер пятнадцать лет назад и пора бы успокоиться. Возможно, она боялась поползновений со стороны русского квартиранта, но не исключено, что жаждала именно утешения. Но мы забегаем вперед.
Белов очень деликатно намекал, что в занимаемых комнатах ему плохо, не нравится цвет обоев, скрипят половицы, студенты топают наверху. Хозяйка кивала и плакала о «безвременно ушедшем». Наконец, он прямо сказал, что денщику негде жить и потому ему нужна еще одна, а именно вот эта комната. У Фрау Н. немедленно просохли слезы, она вдвое увеличила квартирную плату, и на этом инцидент был исчерпан.
