— И вы знаете, как звали первого мужа моей столетней тетки? — с азартом воскликнула девушка. Он не знал.
— А как же вы собирались меня проверять?
Оказывается, он собирался не проверять, а уличать, а это, сударыня, отнюдь разные вещи.
А пока, до понимания чистой цели Акима Анатольевича, Мелитриса чувствовала себя совершенной идиоткой, тем более что прямо к обвинению, мол, вы отравительница, он не возвращался и никак об этом не вспоминал.
В самой постановке его вопросов имелась смешная особенность. Он любил употреблять такие обороты, как «масло масляное» или «вчера случился случай», и даже не замечал нелепости этого — все так витиевато! Вот типичная постановка вопроса:
— Скажите, какие вы чувствовали чувства, когда вас привезли в этот дом?
Мелитриса серьезно и прилежно отвечала.
— Я чувствовала такие чувства: злобу, обиду, ненависть, раздражение, злобу… нет, злобу я уже говорила. Главное чувство, конечно, очень обидная для меня обида.
Аким Анатольевич с серьезным видом записывал ее хулиганские показания в какую-то книгу. Вы спросите: и она не боялась? Позволяла себе валять дурака, быть вежливой и одновременно дерзкой, улыбаться и думать о побеге? О последнем она думала постоянно, только знака какого-нибудь ждала. Иногда она надеялась, что кто-то спасет ее из этого рабства. Но больше всего ее занимала мысль: куда она попала? Кто такой Аким? Почему он ничего не объясняет толком и чем вся эта глупость может кончиться?
Ей было ясно, что в лице Акима Анатольевича она имеет не частное лицо, а представителя государственного учреждения. Видимо, учреждение это не было полицией. Мелитриса рассуждала так: в какой бы глупости или подлости ее ни обвиняли, они должны отвезти ее в тюрьму. Ведь так? И не просто в тюрьму, а в Тайную канцелярию, поскольку Мелитриса находится на дворцовой службе. Но в разговоре Аким Анатольевич мельком обронил: «Будете упрямиться, вас можно и в Тайную канцелярию сдать. Обвинительное обвинение, вам предъявленное, им по всем статьям подходит». Мелитриса хотела тут же схватить за ниточку, потянуть… чтобы клубок начал разматываться:
— Какое обвинение-то? Разве я не в Тайной канцелярии?
Но Аким Анатольевич так резко поменял тему разговора, что она поняла — тянуть за эту нитку бесполезно.
Но время шло… «Нельзя болтать бесконечно одну и ту же болтовню…» сбиваясь на манеру Акима, думала Мелитриса. По прошествии десяти, дней или около того вместе с Акимом явился еще один «любитель беседовать беседы»: возраст около сорока, красивый, пожалуй, одет с иголочки в костюм для верховой езды; вид очень элегантный, а на ногах старые сапоги с выпуклостями от подагрических шишек. Этот гость как закинул ногу на ногу, так и просидел весь допрос молча, только шевелил ступнями со своими шишками и слушал внимательно. Так ни слова и не сказав, он удалился. Аким Анатольевич пошел его провожать.
Мелитрису изнурил этот разговор, присутствие нового человека напугало и озадачило. «Значит, что-то меняется в моей судьбе?» — думала она, сидя на стуле «сгорбившись и душой и телом», такую она придумала формулировку своему состоянию. Потом словно очнулась: вскочила с места, приоткрыла дверь и поймала кончик фразы, которую бросил незнакомец. Мужчины уже прощались.
— Так что выкинь это из головы… — барски сказал гость.
— Но ведь единственный шанс, Василий Федорович!
— На одном гвозде, Аким, всего не повесишь, — засмеялся тот в ответ, надевая перед зеркалом меховую шапку с длинным козырьком, потом достал из кармана очень красивые часы на цепочке, сверил с напольными часами в прихожей и сказал загадочную фразу: — Ваша клепсидра
[38]
отстает на семь минут.
— При чем здесь семь минут! — Аким Анатольевич забыл, что надобно говорить тихо. — Я не собираюсь писать отчет в дворцовую канцелярию! А головка у нее работает, хитрый бесенок. Очень хорошо соображает девица!
Может быть, половица скрипнула под ногой Мелитрисы или Василий Федорович по тонкости душевного склада почувствовал ее взгляд, только он вдруг резко обернулся, и они встретились глазами.
— А впрочем — попробуй! — весело сказал он, обращаясь к Акиму, но глядя при этом на Мелитрису, потом вдруг подмигнул ей — не дерзко, а опять же весело. — Но помни, ошибиться нельзя! — И вышел в лес.
Аким Анатольевич запер за ним дверь, сказал Мелитрисе: «На сегодня хватит», и скрылся на кухне. До ужина они не виделись, а за едой болтали весело, как старые знакомые. Видимо, недавний гость успел сказать Акиму Анатольевичу нечто важное, а может быть, просто подбодрил или напутствовал. Настроение у Акима было самое замечательное, но Мелитрисе от этого не стало легче. «Что-то затевается, — так поняла девушка его настроение, — и, конечно, какая-нибудь гадость. Пусть… лучше это, чем полная неопределенность. Только бы забрезжило что-то впереди…»
На следующий день Аким Анатольевич был очень серьезен и сдержан. Вводная речь, а только так можно было назвать его церемонное обращение, была многословной, цветистой и полной тавтологий
[39]
. Мелитриса уже поняла, что «дубовый дуб» и «волнительное волнение» появляются у него в минуты торжественные, когда ему хочется блеснуть, сказав этак размашисто, эпически. Вот выдержки из его речи:
— Мадемуазель, делая длительный период с вами одно дело, мы удостоверились, что упавшее на вас обвинение в попытке отравления известной вам персоны не имеет под собой почвы. Однако пока остается тайной, было ли это обвинение сделано по ошибке или с сознательной целью наклепать на вас поклеп, то есть лишить чести ваше честное имя. Последнее интересно было бы выяснить не только вам или мне, но и всему нашему отделу в целом.
Это была откровенная приманка, и Мелитриса, понимая это, тут же на нее клюнула.
— А чем занимается ваш отдел?
— Военная секретная служба разведывает тайны противника и отлавливает прусских шпионов, присланных к нам Фридрихом II.
— О! — Мелитриса была так потрясена, что вскочила на ноги да так и замерла, вытянувшись в струнку.
— Не предполагали? — хитро прищурился Аким Анатольевич. — Вы садитесь.
— О! — повторила Мелитриса. — Но позвольте вас спросить: как вы убедились в моей порядочности?
— На основании вашего крайнего простодушия, Мелитриса Николаевна. Основным основанием послужили также ваши высокие нравственные чувства, как то любовь к Родине и к государыне. Мы живем в суровое время, мадемуазель. Наши соотечественники гибнут на полях Пруссии, защищая Европу от посягательств узурпатора Фридриха II. Как вы понимаете, гибнут лучшие, в числе героев был и ваш отец. А не прельщает ли вас мщение за отца своего?
Речь Акима звучала страстно, и хоть в словах было полно шипящих, одно слово «прельщает» чего стоит, речь его на этот раз не «свистела», она была возвышенна. Но это не обмануло Мелитрису.
