Тетка впорхнула в гостиную, пробежала вдоль стульев и села у лакированного столика, картинно изогнув шею.
— Ну? — сказала она вместо приветствия и усмехнулась.
— Я давно не получал известий из дому, — промолвил вежливо Никита, стараясь не смотреть на Ирину Ильиничну, чтобы не выдать своей неприязни.
— Понятно. Я знаю, почему вы не получаете известий. Я вас предупреждала об этом несколько месяцев назад. У князя родился сын. Намедни я не приняла вас, дала понять, что нам не надо видеться. Какие мы родственники, право?
— У князя родился сын? — Никита не мог сдержать улыбки.
— Не понимаю, чему вы радуетесь? — Ирина Ильинична встала, давая понять, что прием окончен.
— За что вы так ненавидите отца? — спросил он и тут же пожалел об этом. Лицо княгини вспыхнуло, плечи вскинулись, и мантилья упала на пол. В руке ее нервно задрожал непонятно откуда появившийся веер.
— А вы смелый молодой человек! О таких вещах не принято спрашивать. Не я его ненавижу. Он меня знать не желает. — Она подошла к поставцу, взяла с полки расписной флакон и долго нюхала его, томно прикрыв глаза.
«Ну и притвора, моя тетушка», — подумал Никита. Решив, что уже прилично показать себя успокоенной, Ирина Ильинична обернулась и, светски улыбнувшись, спросила:
— Вы, верно, без денег? Никита усмехнулся такой заботе.
— Розовая эссенция, — продолжала тетушка, — та, которую приготовил ваш Гаврила, очень хороша. Уступите его мне. Я хорошо заплачу. Теперь вам не к лицу такая роскошь, как камердинер.
— Я не торгую людьми, сударыня, — сказал Никита и, не простившись, вышел.
Иль страшилище ливийских скал, львица,
Иль Сциллы лающей поганое брюхо
Тебя родило с каменным и злым сердцем?
[19]
Нет, она не львица. Она стареющая, озлобленная, раскрашенная помадой и румянами маска.
Никита не помнил, как очутился на берегу Сретенки. Жуки-плавунцы деловито бегали по воде в болотистой заводи. К берегу прибило самодельный мальчишеский плот. На бревнах ворохом лежали брошенные кувшинки. Никита взял лист и прижал его ладонями к лицу. Лист слабо пахнул малиной.
У них родился сын… У него брат. Маленькое существо лежит в колыбели — наследник! Он занял место Никиты. Разве он хотел был наследником земель, богатств и чести Оленевых? Да, хотел. Он хотел быть главным для отца. Хотел его уважительной ласки, которую оказывают только наследникам. Хотел оправдать все его надежды. Сейчас у отца нет на него надежд. Всю жизнь он будет живым укором, и отец будет ненавидеть его за то, что поступил с ним несправедливо. Пока не поступил, но поступит. Бедный отец!
В этот же день к вечеру из Петербурга прибыла карета. В подробном письме князь Оленев сообщил о рождении сына, крещенного Константином, звал Никиту домой и на радостях прислал вдвое больше, чем обычно, денег.
— Примите мои поздравления, барин. — Гаврила приложился к руке Никиты.
— Да-да… Завтра же едем. По дороге заедем в Перовское к Алешке Корсаку. Надо его вещи к матери завезти да узнать, нет ли от него вестей.
— А уместна ли сейчас задержка, когда их сиятельство ожидают вашего приезда?
Никита ничего не ответил. Вид у него был хмурый, и Гаврила не стал задавать больше вопросов.
— Компоненты свои успеешь упаковать?
— Большую часть я здесь оставлю. Возьму только самое необходимое.
— У барина багажа саквояж, у камердинера вся карета… Возьми ты лучше все с собой. Неизвестно, вернемся ли мы в Москву. Батюшка денег прислал. Отсчитай, сколько я тебе должен.
Гаврила с трепетом принял тяжелый кошелек, заперся в своей комнате и в приятном нетерпении потер руки. Потом долго складывал монеты столбиками, вычеркивал в черной книге цифры, вписывал новые. Одно его заботило — брать ли с барина причитающиеся проценты, а если брать, то сколько? «Надо по справедливости… по справедливости…» — приговаривал он.
— Гаврила, друг, — услышал он. — Нет ли у тебя чего-нибудь от печали?? Чего-нибудь с незрелыми померанцами или с незначительным количеством арака, чтобы отпустила тоска? Худо мне…
Камердинер захлопнул книгу. Какие уж тут проценты? И пошел в соседний трактир, чтобы купить венгерского или волжской водки.
17
По прибытии в Петербург Белов устроился на гостином дворе у Галерной гавани. Комната была сырая, темная, но накормили сытно и плату за ночлег затребовали вполне умеренную. Это было хорошим предзнаменованием и несколько ободрило Сашу, который, хоть и боялся себе в этом сознаться, оробел перед северной столицей.
Три «надо» сидели у него в голове: узнать о судьбе Анастасии, найти в Кронштадте Алексея и начать протаптывать дорогу к тому сказочному дворцу, имя которому — гвардия.
Верный себе, он ничего не стал решать с вечера. Будет день — будут мысли, вопросы, появятся и люди, которым эти вопросы можно будет задать. «Запомни этот день — четырнадцатого августа, — твердил он себе, как вечернюю молитву. — Это день нового отсчета времени».
Утром, еще не одевшись, он углубился в изучение отцовской книги. Под словом «Питербурх» он сразу натолкнулся на следующий текст: «В случае нужды будешь принят на жительство Лукьяном Петровым Друборевым, с коим вместе служили в полку. А жительство он имеет на Малой Морской улице противу дома прокурора Ягужинского».
Саша не верил собственным глазам. Дом ее покойного отца! Видно, само провидение водило пером родителя. Если Анастасию не проводили в крепость вслед за матерью, то где же ей быть, как не в этом доме?
Малую Морскую он нашел без труда. Первый же человек, к которому он обратился, указал на двухэтажный восьмиоконный по фасаду особняк с роскошным подъездом. Обойдя его со всех сторон, Саша обнаружил, что дом явно необитаем. Окна первого этажа были закрыты полосатыми тиковыми занавесками, которые никак не вязались в его представлении с обычаями и вкусами вельмож. Черный ход был наглухо забит досками.
Решив приглядывать за домом при всякой возможности, Саша обратился ко второму адресу. Дом бывшего сослуживца отца отыскать было непросто, потому что он, хоть и находился точно против особняка Ягужинского, прятался за длинным казенным строением. На стук Саши вышла полная женщина в русском платье: «Да, здесь проживает господин Друбарев, но сейчас он на службе. Домой пожалует к трем часам пополудни».
Белов пошел бродить по городу. Петровскому Парадизу не исполнилось еще и полвека. Юная столица была деятельна, суетлива, роскошна и бестолкова. В отличие от узких, прихотливо изогнутых горбатых и уютных улочек Москвы, широкие и прямолинейные магистрали Петербурга позволяли увидеть весь город насквозь, с дворцами, шпилями, крутыми черепичными крышами, набережными, верфями и гаванями.
