Армия — еще экзерциции на плацу, бесконечные рапорты, составлять которые Матвей тоже не мастак, и еще куча самых дурацких обязанностей. Под ядрами-то он не трусит, а вот фураж привезти, провиант достать для солдат, обуть всех, дабы уберечь от босоты, это он не любит и не умеет. Так что интендант из него тоже никакой, а без этого в армии нельзя.
Вот Данциг взяли… Без него. Вначале Матвей на этой войне томился от безделья. И один только раз испытал светлый восторг, когда Шотландом овладели. Удивительное это чувство — победа! На извилинах спокойного существования такого восторга нигде не словишь.
Но зато после поражения он испытал другое, не менее сильное чувство. Горы трупов… это не просто вошедшие в обиход слова. Они лежали, как битая птица, как еще не разделанные скотские туши, какой-то страшный замес из живого творения Божия.
Ужас сменился скукой. Это была скука от бессмысленности бытия, когда ничего не хочется, ничего не в радость: и кофе горький, и водка пахнет тухлятиной, и закат над березами паскудный, кровавый, и былые мечтания воспринимаются как кошмарный сон, который хочется забыть поскорее. Тогда Матвей понял, что в бытии нашем все от Бога, и только скука от дьявола.
Далее он жил словно по инерции, куда подтолкнут, туда и покатится. Из этого подлого состояния его вывела Николь — тогда еще девочка с пучком колокольчиков на узкой ладошке, а потом красавица невозможная — мадам де ля Мот.
А теперь он ее потерял. Матвей был совершенно уверен, что они больше не встретятся. После несостоявшегося свидания, прождав несколько дней, он поехал навестить шведского посланника. Мало того, что добрался до этого господина он только с третьего раза, так тот еще учинил форменный допрос: кто такой, зачем, почему, что вы, собственно, хотите от этой дамы? Да не ваше собачье дело, господин Нолькен! Мало того, что этот вальяжный представитель Швеции был с ним предельно холоден, так он еще сделал вид, что вообще не понимает о чем речь. И только когда Матвей повысил голос и сказал, что он просто так из этого дома не уйдет, де если хотите международного скандала, то вы его получите, только после этого со скрипом в голосе и испугом в глазах посланник смилостивился. Ладно, он откроет князю Козловскому страшную тайну, но после этого, чтоб ни одного вопроса, потому что он не волен… И в чем же тайна, господин сухарь? Оказывается, его племянница мадам де ля Мот уехала, навсегда оставив Россию.
Вот оно, счастье-то: уже, кажется, за хвост его держал, как комету, а она вырвалась и улетела к звездам. А все было так недавно. Кажется, вчера только камзол лазоревый примерял и душа его пела, потому что знал, чувствовал, мадам де ля Мот тоже неравнодушна к нему. Положим, это была не любовь, так только, любопытство, но чувствам свойственно развиваться. В глазах ее он все время видел вопрос. Со временем она бы непременно задала его и получила бы ответ, и много есть доказательств тому, что сердца их слились бы в блаженстве.
А теперь он пустой, как разорванный барабан. Вспомнились вдруг Монсовы вирши: «Пробил стрелой сердца, лежу теперь без памяти…» Или лечу? Лечу вроде лучше, лечу в тартарары. Список со стихов Вилли Монса ходил по рукам. Казненный Монс пользовался в армии особым почетом. Уже была придумана лютая легенда: мол, государь отчаянно ревновал царицу, а потому велел заспиртовать отрубленную голову и поместить ее в склянку. Эту голову Петр собственноручно принес в покои жены, поставил на подоконник, а потом наблюдал сладострастно, не изменится ли Екатерина в лице, не набежит ли на глаза невольная слеза и все такое прочее. Душа несчастной женщины в этот момент готова была расстаться с телом, но страх оказался сильнее, она совладала с собой и осталась спокойна.
В армии стихам Вилли Монса приписывали такую же чудодейственную силу, как обрывку веревки висельника или волосу с отрубленной головы. Большинство стихов Монс писал по-немецки, но это не мешало их популярности. Добрая половина офицеров были немцами, вообще этот язык был очень в ходу. Но были и русские стихи. Только для переноса их на бумагу Монс пользовался не кириллицей, а латинским шрифтом. Не силен был поэт в русской азбуке. Понятное дело, эти стихи пользовались особой популярностью. Их переписывали в тетради, оттуда переносили на глянцевую бумагу и посылали возлюбленным. С одной стороны, вопль сердца, а с другой как бы кроссворд — красиво!
Вот, например:
Probil streloyu isertza, lescu teper bes pamety,
Ne mogu ja atznutza, i otzi moi plakati,
Taska welikaja… ну и так далее
То есть: «Пробил стрелой сердца, лежу теперь без памяти, не могу я очнуться, и очи мою плачут, тоска великая…»
Трогательно, что и говорить.
Итак, Данциг пал, и шельма Лещинский сбежал. А это значит, что хоть и присягнули побежденные Августу, до настоящего мира еще далеко. Польша наводнена отрядами, подобно тем, который задержал его по дороге домой. Эти головорезы будут продолжать грабить и жечь, выкрикивая старые лозунги про свободу. Порядок в один день не наведешь. Разгребать эти мусорные кучи будет Россия, она прямо грудью вперед рвалась, чтобы помочь саксонцу, черта он ей сдался. А это значит, что через три месяца, теперь уже через один с небольшим, он должен будет вернуться в свой полк, дабы усмирять бунтовщиков.
А ему это надо? Надоело все хуже горькой редьки. Если повезет, его опять ранят. Тогда можно будет получить отставку по увечью. Плохо только, что достойным увечьем в армии считают оторванные руки-ноги, а это не приведи господь. Но ведь можно взятку дать, деньги-то есть.
Уйдет он в отставку и уедет в деревню. Тихая усадебная жизнь, куры в цветнике, холодная простокваша по утрам, отчеты старосты, просьбы — не изволите ли подыскать деньжат на подновление износившегося храма. Дети, Лизонька Сурмилова в легком платьице…
Как раз там со скуки и одуреешь.
— Матвей, а Матвей! Что делаешь в темноте? Я думала, ты спишь, а ты ходишь, половицами скрипишь. Спускайся вниз!
Надо же, докричалась тетенька, наверное, весь дом перебудила. Матвей оторвался от созерцания луны и отправился в гостиную. Варвара Петровна сидела за столом над разложенными перед ней планами.
— Бессонница у меня. Совсем старая, видно, стала, не могу при полной луне спать. Садись рядом. Обсудим.
После того как по наспех нацарапанному плану дома Варвара Петровна нашла клад, она прямо помешалась на чертежах, даже гадать остыла. Чтением она никогда особенно не увлекалась, но все-таки заглядывала в книгу, в Четьи минеи, например, в жития святых или в газету какую. Теперь не читала, не до того было. Гостей, правда, принимала изредка, и сама в гости ездила, но делалось это словно по обязанности, а для лучшего времяпровождения, для души она рассматривала чертежи будущего дома, которые ей исправно носил чиновник из Канцелярии от строений, давний ее поклонник. Сама Варвара Петровна строиться не хотела, не по силам уже, да и денег жалко. Другое дело Матвей. Ему сам бог велел жить в новом доме. Через ее руки прошли уже четыре земельных плана.
— Что-то есть охота. Может, нам от голода не спится?
