— Ну вот. Хорошее вино? Я рад, что мы, наконец, встретились в приватной обстановке.
А потом состоялся главный разговор, ради которого Шамбер решился рассекретить свое местожительство. Это был высший знак доверия. Уж если он решился посвятить Николь в свою тайну, то не стоило ему скрывать и всего остального.
В ту злополучную поездку покойный Сюрвиль взял его только в качестве попутчика. На него была возложена скромная роль охранника. Мол, довезем груз до Варшавы, а дальше скачи в Россию по своим дипломатическим, шпионским делам. О том, что они везут, он узнал только в дороге. И тут случай! Нападение, все перебиты. О том, что сам палил и по своим, и по чужим, Шамбер уже забыл. Главное, он наконец обрел богатство, богатство!
Теперь надо было посвятить в тонкости этого события Николь. Шамбер врал всегда вдохновенно, и что поистине достойно восхищения, сам в это вранье тут же и верил. Ей все было изложено следующим образом. Он, Огюст Шамбер, вместе с Виктором Сюрвилем и мерзавцем Козловским, везли деньги на подкуп русского двора. На них напали разбойники. Все погибли, тогда он был уверен, что и князь Козловский мертв. Шамбер спрятал деньги в могиле Виктора («Да-да, моя дорогая, не надо делать большие глаза — а что мне оставалось?») и поскакал в Петербург в надежде, что со временем вернется за этими деньгами и отдаст их по назначению. В Петербурге он выяснил, что Россия недостойна доверия Франции, она повела себя как враг Лещинского.
«Вы понимаете, некому было давать взятки. Стало быть, деньги были уже никому не нужны».
— Но они были нужны вам, да, Огюст? — спросила умненькая Николь, в ее вопросе не было даже намека на насмешку.
— Не перебивайте меня! Эти деньги похитил Матвей Козловский. Надеюсь, вы уже поняли, что это за человек. Он негодяй и вор! Одно только прозвание — князь! Он сидел в тюрьме на цепи. Я это точно говорю. Из тюрьмы ему удалось бежать, и он украл наши деньги.
Николь не понравился этот разговор. Конечно, неприятно, что с могилой Виктора обошлись как с торговой лавкой, но в жизни все бывает. Шамбер кричит, что князь Матвей вор, но сам-то он кто в таком случае? Однако надо смотреть на вещи трезво, реквизированные у врага деньги по законам войны тебе и принадлежат. Но был еще какой-то неприятный душок в рассказе Огюста, у Николь просто пока не было сил и охоты разбираться во всех этих тонкостях.
— Где доказательства, что деньги взял князь Матвей?
— Есть масса доказательств. Например, я знаю, что он расплачивался за похороны Виктора золотыми из тех, что мы везли. По возвращении в Петербург он продал алмаз на сорок каратов.
— А если это наследство покойной маменьки?
— Да нет у него никакого наследства. В Париже он клянчил у Виктора деньги. Сюрвиль был ему должен, — Шамбер замялся, — долг чести.
— И Виктор ему не заплатил?!
— А откуда у Сюрвиля деньги. Он был мот. Он этого Козловского в карету взял в счет долга — довезти до Варшавы. И уж князь сорвал куш! А теперь он присматривает в Петербурге усадьбу!
В комнате было темно. Шамбер запалил свечи. Руки у него дрожали.
— И что вы хотите от меня? — бесцветным голосом спросила Николь.
— Только вы можете заставить его вернуть деньги. Не все. По правилам игры он имеет право на свою долю. Деньги поделим на три части.
— Кто третий?
— Вы, разумеется. Козловский купит себе усадьбу в Петербурге, а вы сможете без нужды прожить до старости.
— Только в том случае, если старость наступит через пять лет, — рассмеялась Николь. — А если он не отдаст?
— Тогда мы ему пригрозим, что знаем его тайну. И сообщим об этом Бирону.
— Бирону? — удивилась она. — Но, насколько мне известно, Арчелли должен был шантажировать фаворита именно этой суммой. В Париже уверены, что фаворит эти деньги получил.
Шамбер смутился на миг, но тут же овладел собой:
— Этого я не знаю. Это мне неинтересно. Наш король Людовик богат. Он сорит деньгами направо и налево. У него своя игра, у нас — своя. Я понимаю, вы скажете, что у вас сложная ситуация, что после ареста Арчелли вы должны жить скрытно.
— Вот именно.
— И живите. Но одно другому не помеха. Вы не можете появляться при дворе, но кто вам запретит видеться с князем Козловским? Кстати, он светский человек и будет сообщать вам последние сплетни.
Шандал был красивый, с костяной ручкой и украшенным эмалью блюдцем-поддоном. Николь отламывала стеариновые потеки на свече, разминала их пальцами и молчала, а Шамбер продолжал ее уговаривать, находя все новые аргументы. Сквозняки вихрились и подвывали в каминной трубе, тени домовых, сбежавших с галер и парусников, корчили в темном углу страшные рожи.
— Ладно, я согласна.
В полном молчании и, можно сказать, в полной темноте — на луну в эту ночь была плохая надежда — Шамбер повез Николь на Адмиралтейскую сторону. На этот раз он отважился переплыть через Большую Неву. Они причалили у почтового двора. На прощание Шамбер напомнил:
— Связь держим через Карлуса. Лучше все передавать ему на словах. Он не любит чужие письма. И первое, что мне нужно узнать — местоположение усадьбы, которую желает купить Козловский.
22
Он изложил Николь только первую и второстепенную часть своего плана. Для него самого она отнюдь не была второстепенной, но в Париже о ней и не подозревали. Шамбера послали в Петербург совсем с другим заданием.
Тайный приказ из Парижа в Данциг привезли морем. В письме говорилось, что как только здоровье Шамбера войдет в норму, он должен будет тайно направиться в Россию. Здесь же были оговорены очень выгодные для Шамбера условия, да и деньги на экспедицию были отпущены щедрые.
Шамберу рекомендовалось для поддержания законного короля, то есть для снятия осады с Данцига, ни больше и ни меньше, как ввязать Россию в новую войну: можно со Швецией, а лучше с Турцией. В шифрованной депеше давались кой-какие рекомендации, но в общем-то право выбора действия предоставлялось самому Шамберу.
В Петербурге наш вездесущий герой осмотрелся и выбрал Швецию. Он знал про дружбу Николь со шведским посланником и надеялся использовать ее в своих целях.
Лучший способ заставить государство воевать — обидное, оскорбительное для него убийство. По логике вещей хорошо бы убить русского посланника в Швеции Михайлу Бестужева. Но в этом смысле русские ненадежны. Они жизнью подданных не дорожат. Бучу, конечно, поднимут страшную, будут строчить дипломатические протесты, ноты слать, бить себя в грудь, бряцать оружием, а потом и утихнут. Русские воюют только тогда, когда им выгодно. Другое дело шведы. После Северной войны и Ништадтского мира они почитают себя самой обиженной нацией в мире, им унижение не дает спать спокойно.
Отношения у России и Швеции действительно были сложными. Многих подробностей Шамбер просто не знал, но он их интуитивно чувствовал. А дело обстояло таким образом.
