Апопи, облеченный абсолютной властью над завоеванными народами, лично возглавлявший непобедимую армию гиксосов, поставил начальника тайной службы Хамуди ведать податями и казной с непременным условием: докладывать ему о каждом предпринятом шаге — малейшая утайка и ложь повлекли бы за собой незамедлительную расправу.
Распорядитель казны достаточно дорожил своей шкурой и ни на какие хитрости не отваживался. Он честно доносил правителю обо всех новых поступлениях, не скрывал и своекорыстных намерений, осуществление которых позволило ему стать богатейшим человеком Египта.
Дотла разоряя египтян и другие порабощенные гиксосами племена, Хамуди неустанно изобретал все новые поборы, и если вдруг отменял какую-либо подать, то непременно вместо нее взимал другую. Он был глубочайше убежден, что подданных можно грабить до бесконечности, лишь бы увеличивались доходы правителя и его собственные. Другие чиновники, значительно обогатившиеся с тех пор, как Апопи вступил на престол, знали, как поладить с верховным казначеем.
Как-то раз в покои Хамуди — он тогда подсчитывал прибыль — ворвался перепуганный писец.
— Господин, владыка вас требует… Владыка здесь…
Внезапное посещение правителя насторожило распорядителя казны. У него от страха даже зачесалась левая нога. Из-за неприятностей и волнений все тело Хамуди покрывалось экземой, и тут не помогали никакие снадобья, никакие притирания.
В голове вихрем пронеслось все проделанное за последние дни. Где он ошибся, в чем провинился?
— Владыка, твой приход — великая честь для меня!
Страшный, уродливый, грузный, сутулый правитель исподлобья смотрел на Хамуди.
— Вижу, ты живешь в роскоши. Правда, вкуса тебе недостает: пестрота, никчемные новшества. И зачем хранить столько свитков, к чему толпа подлипал-писцов? Чтобы сбывать горы папируса, который без устали выделывают твои мастера? Одного у тебя не отнимешь: ты бессовестен и изворотлив. Благодаря твоим козням казна полнится день ото дня.
Хамуди вздохнул с облегчением.
Правитель, оплывший, обрюзгший, тяжело рухнул в кресло с резьбой, изображавшей диких быков.
— Египтяне глупы, как овцы, их легко стричь, — проговорил он глухим хриплым голосом. — Однако наши воины в большинстве своем — жалкий никчемный сброд. Их нужно постоянно учить и встряхивать, иначе они уснут, убаюканные собственной былой славой. Я вне себя от тупости и лени наших военачальников.
— Быть может, владыка, всех лентяев стоит казнить?
— И заменить другими бездельниками? Меня бесконечно печалит, что на юге мы потеряли столько земель, верный мой Хамуди.
— Я тоже глубоко скорблю, владыка. Но поверьте, мы скоро одержим верх над восставшими. Они захватили Кусы, но дальше им не пройти. Как только Яшме вернется из Киклад он в единый миг раздавит мятежников.
Но не так-то легко было утешить правителя.
— Все гораздо хуже, чем мы предполагали. Яннас привык иметь дело с простыми разбойниками, а тут настоящая вражеская армия, выученная, сплоченная и хорошо оснащенная.
— Наши войска вот-вот вернутся с победой из Азии.
— Нет, Хамуди. Им не следует торопиться, иначе и там тоже вспыхнет восстание.
— Тогда, владыка, пусть на юг двинутся все наши воины, что собраны в Дельте.
— Это безрассудно, Хамуди. Мы лучше подождем Яннаса. А пока что пустим в ход другое оружие — ложь. Прикажи изготовить множество каменных скарабеев. На одних мы высечем предупреждение нашим данникам: гиксосы, захватывают все новые и новые земли. На других — то, что введет в заблуждение восставших. Я сам тебе продиктую. Проследи, чтобы каждый иероглиф был отчетливо виден.
— Поберегись, — зычно крикнул градоправитель Эмхеб, могучий великан, в бою не знающий устали. — Сейчас в дело вступят пращники!
Воины повстанческой армии бросились на землю или укрылись за сплетенными из тростника хижинами военного лагеря.
В их сторону действительно полетел град камней, но, как ни странно, вслед за обстрелом не последовало вражеской атаки.
Солдаты с изумлением подбирали выточенных из известняка скарабеев. На брюшке каждого можно было различить иероглифы, одни и те же.
Они горстями приносили скарабеев Эмхебу.
Разобрав надпись и обдумав смысл написанного, военачальник догадался, какая здесь скрыта опасность.
— Всех жуков уничтожить, — приказал он.
Копию вражеского послания он перенес на папирус. Следовало незамедлительно предупредить царицу Яххотеп. Эмхеб привязал свиток к лапке Плутишки.
Яххотеп все ждала, что воскресший Секненра пошлет ей какой-нибудь знак. Но знака не было, хотя она с кропотливым усердием исполнила все обряды. В отчаянии она не знала, что делать, как добиться ответа усопшего.
Прекрасная царица таяла на глазах. День ото дня ей становилось хуже. Никто из близких не мог ей помочь. Правда, и в болезни, и в скорби она ни на минуту не забывала об осиротевших сыновьях, потрясенных потерей отца. Заботилась о них, говорила с ними. Старшему помогали в горе учителя, обучавшие его владению оружием и прочим воинским навыкам. С младшим иногда играла бабка Тетишери — это были их самые счастливые мгновения.
Весь город Фивы погрузился в траур. А ведь еще совсем недавно всех так воодушевляли победы восставших!
Управитель царского дома Карис долго выжидал, но наконец осмелился нарушить молчание царицы, погрузившейся в глубокое раздумье в тени акации, священного дерева, на ветвь которого она некогда повесила свиток с посланием ушедшему фараону.
— Царица! Позволь мне говорить с тобой.
— Отныне молчание — мой удел.
— Но я принес тебе важные вести.
— Гибель фараона важней любых вестей. С ним ушла вся наша сила.
— Апопи рассылает повсюду каменных скарабеев, сообщая всем о твоей гибели, царица. Повстанцы сложат оружие, если поверят лжи. Правитель гиксосов одолеет нас без боя.
Яххотеп стала еще печальней.
— Апопи не лжет. Я действительно умерла для мира людей.
Управитель царского дома, обычно сдержанный, на этот раз воспылал неистовым гневом.
— Он лжет, царица, и ты не смеешь ему потворствовать. Ты теперь повелительница двух царств, Верхнего и Нижнего Египта. Твой долг — продолжать сражение, начатое фараоном Секненра.
Лицо Яххотеп жалко исказилось.
— Ныне Верхний и Нижний Египет во власти жестокого врага. Секненра убит, я умерла вместе с ним.
Внезапно управитель царского дома в волнении простер руки к Яххотеп.
— Царица, гляди, твое послание фараону… Исчезло!
Яххотеп поднялась и взглянула на ветку акации, где только что был свиток папируса.
— Фараон Секненра получил его, царица! Разве это не долгожданный знак?
