Из вагонов не доносилось ни звука. Люди, видно, от потрясения потеряли дар речи. Через некоторое время послышался детский плач. Я выглянул в окно — поезд стоял посреди скошенного луга с рядами серых ульев.
— Пойдем, надо поторопимся чуть-чуть, — с сожалением проговорил Феликс, помог мне подняться с табурета и подтолкнул к двери.
Одной рукой он поддержал меня, а другой, не выпуская пистолета, открыл дверь. Я с трудом сошел по металлической лесенке. Ноги у меня подгибались, будто из них вытащили коленки.
— До свидания, господин машинист, и премного благодарностны за учтивость, — улыбнулся Феликс машинисту. Тот стоял, опираясь на приборную доску, по майке под мышками расползались два мокрых пятна. — Просим извинения, если помешали.
Проходя мимо телефонного аппарата, Феликс змеиным движением сорвал его со стены и выдернул черный, свернутый спиралью провод.
— Пойдем, господин Файерберг, наш авто ждет нас.
ГЛАВА 8
ПОДДЕЛКИ В ИГРУШЕЧНОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ
Черная. С лимонно-желтыми дверями. Таких длинных я никогда не видел. Стоит себе скромно посреди поля, как собака, которой велено ждать хозяина. В те времена в Израиле не было таких больших машин. Такой, как эта, — точно. Новая, блестящая, потрясающая. Я подумал, что это «роллс-ройс», но оказалось еще круче.
— Прошу, я уже открываю двери для господина Файерберга! — Он проворно забежал вперед и распахнул мне дверь.
Я скользнул внутрь и присел на шикарное, обтянутое бархатом сиденье, упругое и мягкое. Когда-то у нас с отцом была машина, мы вместе ее ремонтировали. «Амбер пульман» сороковых годов, как у королевы Елизаветы и генерала Монтгомери — на такой он мотался по Северной Африке. Мы звали ее Жемчужиной. Отец нашел ее среди металлолома, разбитую и покореженную, и много лет подряд мало-помалу терпеливо доводил до ума, и я, когда подрос, присоединился. Потом нам пришлось отдать ее — это очень печальная история. Но по сравнению с машиной Феликса наш «амбер» — просто рухлядь. Я и сам в те минуты вряд ли выглядел достойным такого авто.
Перепугался я здорово.
Габи говорила, что по международной десятибалльной шкале ОиХП (Озорных и Хулиганских Поступков) имени Макса и Морица
[7]
я тяну на девять баллов. А если мое имя упомянуть в учительской, дюжина учителей тут же встанет на дыбы и с яростным ржанием забьет копытами в воздухе. И она не сильно преувеличивала. Но то, что Феликс вытворил в локомотиве, как обошелся с людьми в купе и машинистом, — это было не просто озорство, это были взрослые игры, что-то из мира пистолетов, триллеров и настоящих преступников. А я лишь плыл за ним, как пузырек воздуха во время грозы.
Под восторженной рукой Феликса машина встрепенулась, скрипнула колесами. Облако пыли взметнулось вокруг нас, и мы вырвались из него, черные и прекрасные.
Внутри тоже все было новенькое и начищенное. Бархатная малиновая обивка, отделанная красным деревом приборная доска. Между передними и задними сиденьями стеклянная перегородка, на окнах тонкие шелковые занавески. Я впервые оказался в такой машине. И в захвате поезда участвовал впервые. Впервые со мной произошло столько «впервые» за один день.
— Нажимай, — сказал Феликс и показал пальцем на черную кнопку. Я нажал. В стене открылось подсвеченное углубление. Там обнаружилось блюдо, а на нем, под прозрачной пленкой, ломтики помидора, дыни и еще какого-то фрукта — теперь я думаю, что это был ананас, но в те времена ананасы росли только в книжках и консервных банках. По краю блюда шла золотая каемка, такая же, как на циферблате Феликсовых часов. Я провел по ней пальцем — впервые в жизни дотронулся до настоящего золота.
— Я думал, что будешь голодный. Подготовил тебе бутерброд. С сыром, как ты любишь, а?
Я слабо кивнул. Бутерброд после нападения на поезд — это было сильно.
— Ты отвезешь меня в Хайфу? — спросил я.
— Ого, у тебя нет терпения! У нас для тебя есть программа получше!
— У вас — это у вас с папой?
— О да! У нас двоих. Мы оба изготовили тебе подарок. Каждый со своей стороны.
Несколько секунд мы ехали молча. Я не совсем понял его ответ. У меня были сотни вопросов, я не знал, с какого начать, все казалось внезапным и невозможным. Как взять в толк, что отец согласился устроить для меня нападение на поезд, да еще вооруженное! Хорошо, допустим, отец так увлекся первоначальной скромной идеей Габи (не очень логично, но допустим), что начал развивать ее и придумал все это детективное кино — но Габи-то почему не остановила его? «Приключения, от которых у тебя волосы встанут дыбом», — написал он мне. Насколько дыбом? То, что происходит, совершенно не предназначено для моего возраста! Это неправильно! Это опасно!
Бисквитный завод, значит. Может, отец уже и сам понял, что чересчур увлекся. Колесо ужаса прокатилось по мне. Может, все идет не так, как надо. Я совершаю непоправимую ошибку. Но в чем я ошибаюсь?
— Если ты боишься, я могу возвращать тебя домой прямо сейчас, — проговорил Феликс.
— В Иерусалим?
— Один час. Это авто «бугатти», самый быстрый авто в стране Израиля.
— И на этом игра закончится?
— Но если ты хочешь, я могу привозить тебя туда только сегодня вечером. А если ты хочешь еще — можно и завтра вечером. Ты решаешь — я делаю. Есть, сэр!
И он отдал честь.
— Так папа сказал?
— Тебе скоро бар-мицва, юный господин Файерберг, бар-мицва — это уже большой!
Не такой уж я большой. Я, правда, уже несколько раз выкуривал тайком по целой сигарете — по-настоящему, а не просто дым пускал, и целовался с тремя девчонками из класса, пусть и просто на спор, так что Смадар Кантор сказала потом своему курятнику, что я опасный человек и играю чувствами. Но сейчас, уносясь в черной машине Феликса от поезда, испуганно застывшего посреди поля, я сознавал, что я всего лишь тринадцатилетний мальчишка. Мне и тринадцать-то исполнится только в субботу. Пожалуй, это приключение великовато для меня.
Те последние минуты в поезде снова нахлынули на меня: как машинист увидел пистолет в руке Феликса и глаза у него чуть не выпали из орбит и как Феликс молниеносно оборвал телефонный провод, чтобы машинист не смог позвать на помощь. И еще кое-что: когда мы уже сошли с поезда, Феликс достал из кармана пиджака какой-то небольшой предмет, вроде кольца, и подбросил его в воздух. Я успел заметить только, как это что-то блеснуло на солнце, и услышал металлический звон, как от упавшей монеты.
