Меттерних тоже выводит его из терпения, и однажды Александр надменно обрывает его: «Вы единственный человек в Австрии, позволяющий себе мне противоречить». В другой раз, бросив на стол шпагу, он вызывает австрийского министра на дуэль. Император Франц озадачен тем, что монарх милостью Божьей снисходит до поединка с простым дворянином, лишь недавно возведенным в княжеское достоинство. «Боже, в какое время мы живем», – сокрушается австрийский император и берется уладить конфликт. Русский царь и австрийский министр не скрестят шпаги. Но с этого дня Александр перестает появляться на приемах, даваемых Меттернихом, а встретившись с ним в чьей-нибудь гостиной, делает вид, что его не заметил.
Тем временем Талейран продолжает свою подрывную работу. Его интриги увенчиваются заключением 3 января 1815 года тайного союза между Францией, Австрией и Англией, направленного против России и Пруссии. В восторге от того, что сумел перессорить союзников, Талейран пишет Людовику XVIII: «Коалиция распалась и распалась навсегда». Александр, не подозревая о замышляемых за его спиной кознях, возвращается к мысли о браке между великой княжной Анной и герцогом Беррийским. В то же время он, пока не заговаривая об этом, готовится пойти на уступки и согласиться на воссоздание Польши без Познани и Галиции. Он понимает, что в настоящий момент не добьется большего, не прибегая к оружию, а он слишком дорожит своей славой миротворца, чтобы вновь ввязаться в военную авантюру.
Яростно схлестываются за столом переговоров, но отменно учтивы в гостиных. «Конгресс танцует, но не двигается», – острит принц де Линь. Со дня открытия конгресса Вена превратилась в некую международную ярмарку, куда съехались со всех концов Европы коронованные особы и легкомысленные женщины, дипломаты и мошенники, принцессы и торговцы. В городе невозможно найти свободную комнату. Посол каждой страны держит целый штат осведомителей и осведомительниц, главная обязанность которых – наблюдать за другими нациями. Шпионы по случаю дополняют армию шпионов австрийской полиции. Тайные донесения скапливаются в кабинетах. Каждый праздник вызывает поток доносов. Самые очаровательные женщины пытаются, танцуя, болтая или предаваясь любви, выведать что-нибудь у своего партнера. В театральных ложах и в альковах, между двумя улыбками или двумя объятиями, соревнуются в добывании секретов. По сравнению с этими отрядами добровольных соглядатаев любимая племянница Талейрана Доротея, герцогиня Курляндская, и ее сестра, герцогиня Саганская, действуют как профессионалки. У царя тоже лучший агент разведки – беспутная княгиня Багратион. Она пыталась соблазнить Талейрана, но была отвергнута. В отместку уязвленная княгиня говорит всем, что один его вид внушает ужас, что у него «глаза дохлой рыбы», а «веки висят, как навес над витриной». Талейран в ответ говорит об этой ловящей слухи распутнице: «Не очень-то сподручен ее способ выуживать секреты».
Посреди этой блестящей круговерти мистик Александр чувствует себя в своей стихии. Доля легкомыслия дает отдых от возвышенных мыслей. Шутливая болтовня подстегивает энергию для свершения великих дел. Разумеется, в России он не был так падок на светские увеселения. Он из той породы мужчин, которые степенны дома и ветрены за его стенами. Пристрастие к такого рода экзотике одновременно и удовлетворяет тягу к беспутству, и ее оправдывает. Он настоял на приезде в Вену императрицы Елизаветы, но все свое внимание отдает другим дамам. Каждое утро он протирает лицо кусочком льда, чтобы освежить кожу. Он присутствует на всех приемах, порхает по всем гостиным, увивается за всеми хорошенькими женщинами. Если бал по традиции открывается полонезом, он возглавляет танцующих и упивается успехом, ловя восхищенные взгляды, со всех сторон устремленные на его особу. Затянутый в парадный мундир с жестким воротником, в белых в обтяжку лосинах, в лаковых, плотно облегающих ногу остроносых сапогах, он скользит, поворачивается, кланяется, повинуясь звукам музыки. На пороге сорокалетия он по-прежнему красив: у него цветущее лицо, полный жизни взгляд, узкие губы, тщательно зачесанные на лысеющий лоб волосы, шелковистые бакенбарды. Близорукость вынуждает его пользоваться лорнетом, а легкая глухота – наклонять голову к собеседнику, что он проделывает весьма грациозно. Он утонченно галантен в обращении с дамами. Разнообразие и пыл его комплиментов нередко ставят под сомнение его искренность, и некоторые дамы находят его «чересчур любезным». То поочередно, то одновременно он увлекается княгиней Габриэль д'Ауэрсперг – «добродетельной красавицей», графиней Каролиной Сеченьи – «кокетливой красавицей», графиней Софи Зичи – «тривиальной красавицей», графиней Эстергази – «удивительной красавицей», Юлией Зичи – «ослепительной красавицей» и графиней Сааран – «дьявольской красавицей». К этой коллекции красавиц венок добавляются две подруги Меттерниха, герцогиня де Саган и княгиня Багратион, вдова героя 1812 года, павшего в Бородинском сражении, а также немалое число молодых женщин более скромного происхождения. По свидетельству одного полицейского, «за ужином у Карла Зичи Александр и графиня Вера спорили, кто переодевается быстрее, мужчина или женщина. Они держали пари и удалились для переодевания в соседние комнаты. Выиграла графиня Вбрна».
Впрочем, по большей части вся эта цветистая болтовня и светские игры не имеют последствий. Любитель неуловимых прикосновений, мимолетных влюбленных взглядов и куртуазных намеков, Александр довольствуется легким трепетом чувств. Донесения полиции обильны, но однообразны: «Княгиня Леопольдина Лихтенштейн больше других светских дам нравится Александру. По этому поводу острят, что он выказывает себя истинно русским человеком, предпочитая женщин холодных как лед». И еще: «Александр уделяет много внимания графине Эстергази, Софи Зичи и княгине Ауэрсперг. Он много танцует и любезничает с княгиней Лихтенштейн и юной Сеченьи. Обе они убеждены, что поймали его в свои сети; но остальные хорошо понимают, что здесь, как во Франкфурте, как и повсюду, все это для Александра – одно лишь чистое кокетство». Однако шпионы, по приказу австрийского министра полиции барона Хагера приставленные к Александру и следящие за каждым его шагом, отмечают, что царь, случается, поздно ночью проскальзывает в особняк княгини Багратион и украдкой выходит оттуда, проведя три часа в обществе своей восхитительной соотечественницы. Некоторые уверяют, что видели его быстро идущим по темному коридору Хофбурга к комнатам, отведенным двум фрейлинам его супруги. Впрочем, ветер любовного безумия гуляет надо всем конгрессом. Австрийские полицейские сбились с ног. Они подробно фиксируют все подряд: «Лорд Стюарт снова провел ночь у Саган», «связь Франсуа Пальффи и Ла Биготтини подходит к концу», «Веллингтон привез свою любовницу Крассини», а князь Волконский принимает у себя каждый вечер девицу Жозефину Уолтерс, «часто переодетую в мужской костюм». Что же до сестры Александра, «дорогой безумицы», великой княгини Екатерины, то у нее далеко зашедшие отношения с принцем Вильгельмом Вюртембергским, которого она не прочь взять в мужья. И вокруг дворца, в парках, хижинах и кабачках, правит та же исступленная страсть служения Афродите. Здесь тоже заигрывают с женщинами и под звуки скрипок кружатся в танце, пока дипломаты вершат судьбы Европы.
Даже рассудительная императрица Елизавета чувствует, что и у нее голова идет кругом. Давно покинутая царем, в Вене она вновь встречает своего давнего поклонника, князя Адама Чарторыйского. Годы оставили свой след на челе государыни, но ее обожатель охвачен тем же волнением, что и во время их встреч в годы юности. Он доверяет дневнику свои чувства: «Здесь я вижу ее, сильно изменившуюся, но для меня все ту же, и все те же и ее и мои чувства (они утратили прежний пыл, но все еще сильны, и мысль, что я не могу видеть ее, причиняет мучительную боль). До сих пор я только один раз видел ее. Был принят плохо и весь день несчастен… Вторая встреча. Снова чувство долга вынуждает нас… Она, как всегда, истинный ангел. Ее письмо… Она моя первая и по-прежнему единственная любовь… Обмен кольцами… Я желаю ей счастья и ревную к этому счастью; страстно люблю, а все-таки… Долгая неуверенность, сопротивление, постоянные огорчения и двадцатилетнее ожидание; трагический исход ее единственной неверности оскорбил некоторые самые деликатные чувства. Но это меня не оправдывает, ибо я простил от всего сердца, а она не прощения, но любви, поклонения и обожания достойна». Императрица в письме к матери жалуется, что ее положение вынуждает ее «принести в жертву официальному положению счастье всей своей жизни, расставаясь с человеком, в котором в течение лучших четырнадцати лет жизни она привыкла видеть свое второе „Я“».
