Готовый на крыльях лететь к отчему дому, пустил в дело молодые ноги. Так по пути приговаривал, сделавшись провидцем:
– Вижу матушку. Вот, как прежде, в подпол полезла на сыновье возвращение, ставит на стол огурчики да нарезает лучка, да подкладывает капустки – такой нежной, хрупкой, что текут мои слюнки!
И еще более припускал:
– Парит, жарит в печи куреночка – много у нас кур во дворе, бывало, хаживало. Чувствую, как хрустят уже на моих зубах нежные косточки. А баранина с подливой, а свиные потроха и перченое сало? Поистине, соскучал я по дому!
2
По всем городам, деревням в то время стоял плач. Плут же твердил:
– Не слезу более со своей печи.
И, вспоминая вареники да блины с маслом, да студень с хреном и борщи, и приправы, подгонял сам себя.
Навстречу ему, поднимая пыль, двигались уже полки и надрывались запевалы, ехали на конях офицеры. Удивился Алешка:
– Что случилось, православные? Куда спешите, маршируете?
Отвечали ему из солдатских рядов:
– А то не знаешь – началась война с Германией!
И зазывали:
– Что, паря, не поменять ли тебе драную рубаху на ладную шинель, не махнуть ли стоптанные чувалы на добрые солдатские сапоги? Угостим тебя и пшенной кашей – что-то ты, видно, исхудал!
Плут, отшатнувшись, ответил надсмешникам:
– Легче бегать зимой в чем мать родила, чем примеривать ваши подарочки. Легче питаться травой придорожной, чем хлебать из котелка солдатскую кашу. Чур меня и от песен ваших, и от веселья!
И смеялись солдатики:
– А как же Вера, Царь и Отечество? Он им ответил:
– Воля – вот мой Царь! Щи со сметаной – вот моя Вера! Отечество мне есть лежанка!
Солдаты кричали ему из рядов:
– Ну-ка словим тебя да с собой возьмем удобрять германские поля.
И хохотали:
– Мало выйдет из него навозу! Сделали вид, что собираются поймать – прикрикнул на них строгий унтер. Обратившись же к парню, молвил:
– Всякому грибку свой черед. Погоди, соберу колосовики, придет время и грибков осенних!
Ответил на это спешащий:
– Разве собрать грибнику все опята лесные? Чур, чур меня от солдатчины!
– Погоди, паря. Пушки любят солдатское мясо – много им нынче понадобится убоины.
Поклялся Алешка:
– Никто не сгонит меня с лежанки.
3
Шла навстречу плуту на рысях конница, трепыхались значки на пиках и скакали впереди бравые есаулы.
Задирали плута и конные:
– Не взять ли тебе, детина, в руки шашку? Не надеть ли наши шаровары? Найдется для тебя пика! Много вскоре будет свободных коней для всадничка.
Он отвечал, кланялся:
– Ах, господа казаки, не любитель я конины. Управляться мне впору ложкой, а не казацкой пикой. Ожидает меня с окороком сражение. Грядет бой с домашними колбасами. Атакую я студень с блинами – им покажу свою беспощадность! Прощайте, господа казаки, – отправляюсь на битву с баранами да овцами – вдосталь их у моего отца.
И приплясывал, когда показалось родное село.
4
Решил и молодой монах:
– Не отыскал я Святой Руси! Вернусь к наставнику – старцу.
Поспешил он к монастырю. Шли мимо него полки на войну. Кричали монаху солдаты:
– Отправляйся с нами! Не останешься ты без дела! Устанет рука твоя махать кадилом.
Он крестил солдат:
– Буду заступником вашим в келье. Солдаты зазывали:
– Никак не справиться нам с отходной молитвой! Недосуг будет самих себя отпевать.
Монах обещал:
– Помолюсь за вас в затворе. Его спросили:
– А как же Отечество? И ответил он:
– Отечество наше – Град небесный! Здесь мы твари пред Ним дрожащие, путники временные.
Смеялись тогда бравые солдатики:
– Завидуй нам, гривастый! Будем вперед тебя на небесах!
5
Царский сын смотрел из дворцовых окон на то, как маршируют полки. Сам государь готовился уйти на войну. Царевич же воскликнул:
– Ничего более не надо мне, кроме того, чтобы быть сейчас в солдатских рядах! Ради Отечества желал бы я уйти вместе с солдатами навстречу самой смерти. О, все отдал бы за это!..
Слезы показались на его лице, и обратился он к отцу с горячей мольбой:
– Лишь слово молви – и отправлюсь за тобою. Обливается кровью мое сердце, невыносимо мне быть здесь, когда сам ты устремишься на врагов! Радостно мне будет покинуть дворец. Нет сил моих метаться в клетке – ненавистны залы, кушанья и зимние сады…
Отказал ему государь, а слугам наказывал:
– Не спускайте глаз с наследника! Кричал несчастный вслед государю:
– Лучше смерть на поле боя от германской шрапнели. Лучше мучения в лазаретах и холод, и голод, лучше сапоги и шинель. Горе мне, горе!
Так он восклицал и бился, и рыдал, как безумный, слыша полковые оркестры.
6
Вернулся плут в свое село, но встречали его тишина в родном дворе да закрытые ставни, заколоченная дверь.
Селяне Алешку приветствовали:
– Эка, вспомнил о родителях! На войну забрали твоего батюшку, а мать твоя умерла от горя и печали по пропавшему сыну.
Остался в пустой избе пройдоха – некому было его теперь накормить, напоить, к себе прижать, приголубить. Единственный, кто обнимал, целовал вернувшегося, был дурачок. Скакал Теля от счастья, что вновь встретил друга.
Плут, погоревав, рассудил:
– Много теперь по селу нецелованных девок. Много будет и вдовиц, истосковавшихся по ласке. Есть кому кормить, поить меня.
И завалился на печь. Взялись к нему бегать девки, все прибавлялось по селу вдовиц. Всякий раз, заслышав бабский вой, со своей лежанки говаривал он Теле:
– Видно, прибавится у меня работы! Ну, да ладно. Я до такой страды охочий. Отчего же не быть утешителем? Почище любого попа утешитель я для вдов!
7
Слух прошел – забирают и его на войну. В селе тому старухи со стариками обрадовались:
– Не век коту масленица. Не все Алешке-вору расхаживать гоголем. Хватит жеребцу покрывать кобылиц! Как сыны да внуки наши, пусть потянет солдатчину.
А вдовы и девки, в один голос завыв, решили меж собой:
– Не можем и допустить такого, чтоб отняли от нас дролю! Соберем все, что за иконами припрятано, откупимся. Когда еще возвратятся с войны мужики, да и вернутся ли? Проживем мы без многого, без одного лишь нам не прожить.
