– Что мне до здешних боровов! – все еще старался скрыть раздражение Мури. – Мне нужен ночлег – и я его получу.
Упрямого задирства козявке было не занимать:
– Какой самонадеянный тип! Я вижу, тебе не впервой использовать людское гостеприимство!
– Для чего еще и существуют двуногие? – взвился рассерженный кот. – Я хочу отоспаться в тепле.
– А потом тебе подкинут жратвы, постелят у камелька, – расхохотался задира. – А там куда денешься со всей своей важностью – кто убегает от тепла и пищи? Глядишь, вторая ночь у камина, третья, и размякнешь… Скольких я таких уже видел!
Дух добился своего. Разозленный Мури, несмотря на всю тяжесть, изготовился к прыжку. Но здесь дверь внезапно распахнулась, и на пороге показалась хозяйка. Молодая фрау была настоящей, донельзя упитанной, розовой хрюшкой – вся в складочках и ямочках.
– Эстебайн! Братец! – взвизгнула она. – Ты только посмотри. Даже не верится!
Тут же выглянул ее не менее дородный брат Эстебайн, собиравшийся, судя по всему, уже откланяться. Братец наматывал на себя кашне.
– Ты знаешь, что делать. Кот, появившийся в праздник, – к счастью! – хлопотала хозяйка.
Прежде чем Мури успел что-либо сообразить, Эстебайн спустился, отмечаясь на каждой ступеньке цоканьем добротных зимних сапог, и, сграбастав кота, с хозяйственной основательностью засунул под мышку.
– Крепче держи! – наставляли его.
– О чем ты говоришь, Каролина! Вот уж подарочек моему младшенькому!
Ошалевший Мури был отнесен к автомобилю и брошен на заднее сиденье. Надежно захлопнув дверцу, Эстебайн принялся обниматься с сестрой.
Выдержка кота окончательно улетучилась. Пойманный самым глупым образом, он в бешенстве кидался на стекла и раз за разом сползал по ним. А крошечный дух наиздевался вволю:
– И впрямь, зачем тебе рыпаться? Примета есть примета! Зато будет тебе там всякой всячины. А из всех неприятностей – разве что кастрируют!
Вслед за людьми на крыльце показался заспанный домовой, который лишь сейчас соизволил взглянуть на суету. Этот скучный, самолюбивый болван, проспав начало представления, всерьез принялся рассуждать о всех прелестях местного обычая брать в дом приблудившихся в этот день кошек.
– Эстебайн – владелец сети ресторанов в Мангейме, – заявил он пленнику. – Тебе здорово повезло, бродяга, радуйся, что не закончишь свою жизнь на помойке.
– Заткнись, изнеженный баловень! – яростно мяукал Мури. – Тебе ли, безмозглому, знать, куда убегает моя дорога!.. И вообще, убирайтесь со своими советами. Чтоб вам всем пусто было!
– Счастливого пути! – в унисон ответили невидимые людьми существа. Домовой – с глупым участием. Дух – с непередаваемым сарказмом.
Получаса не минуло – машина австрийца приехала в такой же нарядный, как и Зонненберг, городишко. Одним махом Эстебайн оставил за собой весь традиционный набор – площадь, костел и ратушу – и на противоположной окраине, там, где стояли особняки, скрипнул тормозами.
Примета, которой придерживались местные жители, спутала Мури все карты. Истощив весь запас самых грязных ругательств, кот охрип и нахохлился.
– Ну, сукин сын, считай, счастье обласкало твою драную шкуру, – заявил ему Эстебайн. – Скоро она залоснится, и точно знаю – как шелковый сделаешься. Уж от такого домишки, как мой, никто бы не отказался!.. Правда, младшенький Курт иногда подергает тебя да потреплет – но что поделать!
Он цепко заграбастал счастливца и направился к своему бунгало: настоящему бастиону в глубине заснеженного сада. Стихиалии тут же поднялись с ветвей и понеслись навстречу, поздоровавшись с котом, надо сказать, весьма приветливо. Домовой, расторопный малый, с учтивым видом экскурсовода дожидался на крыльце. «Отсюда не удрать, – обнадежил он Мури. – Так что рано или поздно позабудешь о своих привычках. Единственное неудобство – клеймо поставят на ухо да еще кое-что оттяпают…»
Жена и старший сын хозяина – одна в сорочке, другой в пижаме – сбежались поглазеть на приобретенное счастье. Вслед за ними по лестнице со второго этажа скатился младший сынишка, насквозь испорченный матерью и отцом семилетний гаденыш. Ту т же выхватив из отцовских рук подарок, малыш Курт, не спрашивая ничьего разрешения, потащил Мури к себе наверх в комнату. Именно там летом в спичечных коробках покорно ожидали своей участи обреченные жуки. Именно там мухам и паукам отрывались лапки, а безвинным лягушкам вставлялись в задний проход соломинки. Последняя жертва – старый, страдающий одышкой безвинный хомяк – была замучена незадолго до сегодняшнего вечера. Эстебайн с женой, такой же грудастой и задастой, как и большинство здешних дам, не подозревая об увлечениях сынка, умиленно смотрели вслед любимцу. А Мури не успел и опомниться.
Все в детской, за исключением выстроенных на полу солдатиков, оказалось разгромленным, оторванным и расплесканным, словно в комнату швырнули гранату. Рыжий негодяй не утруждался уборкой, более того, он ежедневно доводил до тихой истерики горничную, каждый раз воплями и слезами не давая ей в своей комнате ни к чему даже пальцем прикоснуться. Бросив кота на кровать, Курт подскочил к монитору компьютера. Пробежавшись пальчиками по клавишам, малыш закончил игру, выпустив наконец-то столь долго и тщательно приготовляемую ракету на целый мир с деревьями, домиками и травой. Затем объявил меню на сегодня:
– Я буду называть тебя Усатик-Полосатик! Как ты насчет вальса? У этого задавалы Эрнста (он имел в виду школьного товарища) кот танцует вальсы! Эрнст научил-таки своего толстяка. И я попробую… Для начала примерь-ка галстук!
Вмиг на шею пленника намоталась веревка. Затем мальчишка сдернул несчастного кота на пол и вовсю занялся дрессировкой. Гордому боснийцу ничего не оставалось делать, как, шипя от унижения, перебирать по паласу задними лапами – передние, точно тисками, сжимались мучителем. Время от времени дрессировщик напоминал о «галстуке» и стягивал его так, что в глазах Мури плавали пятна. Просочившийся в детскую во время этого кошмара домовой имел наглость расхваливать здешнее существование. «Парная печенка по утрам тебе гарантирована, – обещал он, расхаживая по потолку. – А какое здесь молочко! Будешь опиваться им, я уж не говорю о сметане… Потерпи немного, озорнику вскоре все надоест!»
Домовой нагло лгал – Курт не истощался. Напротив, чувствуя непрошибаемое упрямство горца, истязатель завопил:
– Нет, я все-таки выучу тебя танцевать, Усатик-Полосатик! А будешь вырываться – побью, больно-пребольно! Так что хватит отворачивать морду!
И, то затягивая, то отпуская петлю, продолжал муштровку. Не удивительно, что Мури осатанел.
– Ты не смеешь обидеть ребенка! – закричал домовой. Он-то немедленно заметил, как бешенство сузило кошачьи зрачки. – Есть правило: не трогать детей… Потерпи немного, вот увидишь: Курт выдохнется!
Курт не выдыхался. Не замечая готовящейся расправы, мальчишка по-прежнему принуждал кота вальсировать.
