Уже достаточно подуставший Тимофей неохотно продемонстрировал иностранцу свои возможности, разделив четыреста сорок четыре пополам. Все собравшиеся скрупулезно подсчитывали бесконечные «га» и убедились – испытуемый подал голос ровно двести двадцать два раза. Экспрессивного Стаута чуть удар не хватил.
– E fructu arbor cognoscitur, Tymosha!
[7]
– бормотал Стаут в невероятном волнении. – Мы снесем последний барьер! Я непременно добьюсь, чтобы тебя продемонстрировали на стокгольмской конференции. Беланже и его подельникам должен быть нанесен окончательный и сокрушительный удар! Окончательный и сокрушительный! – повторял Стаут в экстазе, не отрываясь от прутьев.
– Этот двуногий совсем с ума сбрендил, – заметил гусь подругам, после того как Пит и компания наконец-то удалились. – Что за чушь он порет насчет какого-то там барьера?
Обе гусыни благоразумно промолчали. Их подсадили сюда для единственной цели – ублажения господина. Так что это было не их ума дело.
Что касается Стаута, к своему нескрываемому огорчению, доктор ничего не добился – Тимошу ему не отдали. В Москве уже зашевелились. Кто-то в правительстве подкинул идею о том, что подобные экземпляры позарез нужны Министерству обороны. Вскоре после визита иностранца ученый гусь был доставлен в засекреченный столичный НИИ и окончательно исчез из поля зрения не только сторонников Фазерленда, но и всемогущего ЦРУ. Любопытство Пентагона можно было понять – зимой 1993 года на полигоне в Неваде с треском провалились опыты по массированному применению боевых тараканов.
Потерпев фиаско в России, Стаут присоединился к специалистам Чикагского дельфинария. Океанолог Джон Дили, не вылезая из бассейна и без устали подвергая своих подопечных всевозможным опытам, обещал ему долгожданный прорыв.
У конкурентов неугомонного Пита этой зимой был не меньший повод для торжества. Взоры их также обратились в сторону далекой Московии, где сторонники Беланже наконец-то всесторонне исследовали русскую секту «бегунов». Ганноверскому затворнику донесли – «бегуны», подобно представителям школы Чин и дервишам-звездолюбам, проводят жизнь в неустанных странствиях, путешествуя из города в город, из деревни в деревню. Для приема единомышленников сектанты раскинули по всей стране сеть домов и убежищ, в которых странники останавливаются на ночлег. В недалеком прошлом убежища для приема «бегунов» были оборудованы тайниками. В селах приюты до сих пор традиционно располагаются на окраинах – подземные ходы к ближнему лесу представляют собой настоящие инженерные сооружения длиной несколько сотен метров.
Несмотря на то что в основе движения «бегунов» еще триста лет тому назад были поставлены поиски некоего Беловодья, впоследствии адепты школы философски переосмыслили этот туманный образ. Современные странники ищут так называемую внутреннюю Шамбалу, постигая одну за другой тайны своего весьма закрытого учения и восходя по его ступеням, подобно масонам. При всем при том они наперед знают, что никогда не достигнут «земли обетованной», ибо нельзя достичь совершенства.
– Ex oriete lux!
[8]
– восхищался профессор. – Magda et veritas,et praevalebit!
[9]
А кот бежал и бежал…
На одной из заснеженных вершин Тягловских гор незадолго до гражданской войны поставили обсерваторию. К башне телескопа вели ослепительные, словно лестница Иакова, обледеневшие ступени. Хождение по ним неизбежно превращалось в сизифову муку, вот почему от двери жилого барака до башни была натянута веревка, за которую ежедневно цеплялся известный возмутитель научного спокойствия, загребский астроном Петко Патич.
У чудаковатого астронома была трудная судьба. Семь лет назад этот весьма перспективный доцент объявил ученому совету об открытой им закономерности взрывов сверхновых звезд в галактиках Е-130-М, Н-115 и совсем недавно обнаруженной Зилбертом и Кейтом спиральной галактике Д-104-2. По расчетам Патича, временной отрезок от взрыва до взрыва составлял ровно 1324 года. Свою теорию он подробно изложил на собрании Югославского астрономического общества, где охотно поделился откровением с академическими тузами. Неугасимый энтузиазм рассказчика возымел обратное действие. Патича выслушали, однако заявление о прогнозируемом новом взрыве сверхновой звезды в созвездии Д-104-2, который должен был осчастливить мир уже в 1991 году, вызвало вполне объяснимый скепсис. За час последующих прений Патич безнадежно растерял весь свой прежний авторитет. Результатом его горячности и последовавших за этим взаимных оскорблений явился вполне ожидаемый остракизм.
В 1991 году, когда обещанное не вспыхнуло, Патич пересчитал свою таблицу и признал, что ошибся в расчетах – правда, всего на несколько месяцев. Над ним опять посмеялись, но он не собирался сдаваться. В роковой для хорватов и сербов 1992 год опального мечтателя приютили у себя в обсерватории бывшие однокурсники, отягощенные семьями и делами земными и менее всего склонные к прозрениям и прорывам. До рутинных исследований его не допускали – впрочем, Патич нисколько не интересовался обыденностью. Живя изгоем и совершенствуя свою таблицу, он неожиданно дождался существенных перемен: началась война, и сострадательные приятели тотчас разбежались. Остался техник-албанец, побоявшийся слезать со скал в разгорающийся огонь.
Техника звали Мирко, он продолжал смазывать механизмы и ухаживать за генератором, для которого еще плескалась в канистрах солярка. А Патич в ожидании торжества изгрыз себе все ногти. Когда сломался компьютер, астроном пересел за бумагу, исчерчивая даже пипифакс своими вычислениями, и в рассеянности окончательно уподобился Ньютону, который, как известно, вместо яйца однажды сварил часы.
В последнее время диалоги двух оставшихся на вершине мужчин представляли собой чисто психиатрический интерес: каждый, не слыша другого, твердил о наболевшем. Техник жаловался на старенький генератор, Патич с восторженным, чисто подвижническим пафосом твердил, что утрет нос всем этим белградским умникам – следует подождать еще совсем немного.
Продукты между тем заканчивались. Наступил вечер, когда была поделена последняя ложка кофе. Правда, сохранился еще ячменный напиток.
– Отлично! – воскликнул на это Патич. – Вот увидишь, вспышка будет видна и отсюда.
– Над вами смеются, – сказал техник без обиняков. – Но вы словно уши ватой заткнули! Какое дело мне до ваших фантазий, когда такое творится! Нам еще везет – никому не сбрендило в голову заглянуть сюда. А ведь рано или поздно заглянут – и тогда не поздоровится! Вы – католик, я – мусульманин. Вы – хорват, я – албанец. Вот так гремучая смесь! Разве пощадят загребские мусульмане католика? Да и ваши не поленятся раскачать меня за руки, за ноги. Сербы вообще режут и тех и других… Кроме того, – тоскливо напомнил техник, – кажется, год назад вы предрекали подобное – ну, и где оно, ваше чудо?..
