Только Спантамано уже сидел на коне и орал, сверкая зубами:
— Перец! Где перец?
— Зачем тебе перец? — спросил Бесс, пробегая мимо.
— Под хвосты лошадей… помчатся, как ветер!
— Собака! — выругался Бесс, взбираясь на своего скакуна.
Наконец беглецы кое-как собрались. Застучали копыта. Загрохотали колеса повозок.
Проскакав чуть ли не полпарсанга, Спантамано заметил, что Бесс отстал. В толпе беглецов не было также царя и ближайших друзей Бесса.
— Убьют! — воскликнул согдиец и повернул коня.
— Поздно ты хватился! — злорадно кинул ему Бесс, проносясь мимо. Все кончено.
Спантамано промчался вслед. Он хотел что-то крикнуть, но тут же раздумал, усмехнулся и вяло махнул рукой.
Спустя минуту возле пересыхающего озера почти никого не осталось. Когда отряд гетайров вырвался из-за рыжего бугра, македонцы увидели только крохотного перса рыдающего над трупом неизвестного человека. Рядом, в котле над костром, бурлила и переливалась через край жидкая похлебка, — к ней так никто и не прикоснулся.
— Фарнух! — позвал Птолемайос Лаг, сдерживая коня. — Узнай, кто это.
— Кто ты? — спросил у перса носатый воин в азиатской одежде, родом ликиец.
— Я бедный человек; мое имя тебе ничего не скажет, господин, грустно ответил тот, вытирая грязными кулачками жалобно мигающие глаза.
— А он кто?
— Сейчас — никто, — также смиренно ответил перс. — А четыре года тому назад он именовался царем царей и владел половиной мира…
— Кодоман убит, Александр, — сообщил Птолемайос подоспевшему царю.
— Ка-ак? Дарейос убит?..
— Да.
— Кто… кто же убил его?
— Тысячник Набарзан и Барзаэнт, сатрап Дрангианы. Они действовали по наущению Бесса, правителя Бактры и Согдианы.
— Бесс? О проклятый!.. Кто был с ним еще?
— Согдиец из благородных. Его зовут Спет… Спинт… Спитамен, кажется, бес их разберет, эти варварские имена.
— Спитамен? Кто он такой?
— Говорят, это любопытный человек. Нечто вроде нашего Диогена. Помнишь, мы видели его в Коринфе? Он лежал перед своей глиняной бочкой и грелся. Ты долго беседовал с ним, потом спросил: "Могу ли я сделать что-нибудь для тебя?" "Конечно, — ответил он, — вот, посторонись немного и не загораживай мне солнца". Помнишь?
— Было.
— Ну, этот Спитамен тоже, говорят, немного не в себе. Бродяга, острослов, ходит в дырявых шкурах леопарда и никто не боится.
— Никто не боится?
— Так говорят.
— И что же будет дальше?
— Еще говорят, будто он потомок Сиавахша, древнего царя согдийцев, имя которого священно.
— Ну, ну, рассказывай!
— Сиавахша связывают с культом солнца, поэтому, говорят, у Спитамена волосы золотые, как и у тебя (Лаг хотел сказать «Рыжие», но не решился). Род Спитамена почетен и славен в Согдиане.
— Хм… Да, это любопытно. Что же, и Спитамен участвовал в убийстве?
— Нет. Но и не препятствовал особенно. По словам пленного раба, Спитамен радуется падению Кодомана. Поет, как дитя, когда другие плачут.
— Так… Что же он — молодой, старый?
— Ему двадцать пять лет.
— На год моложе меня.
— Да.
— Ну хорошо. Запомни его имя. Может быть, он мне пригодится. Но Бесс! О негодяй! Он вырвал из моих рук добычу, о которой я мечтал четыре года! Илиаду"?), который поднимает с лога молодого оленя и гонит его по горам, несется за ним через кусты и овраги и, даже если тот спрячется, в страхе припав под куст, чутко следит и бегает неустанно, пока не сыщет". Четыре года уходил от меня Дарейос, и вот, когда уже почти попался… о, чтобы он провалился в тартар, этот Бесс! Я хотел, чтобы Кодоман сам возложил на мою голову свою корону. Понимаешь?
— Понимаю.
— Тогда вся Азия признала бы меня законным правителем. Ясно?
— Ясно.
— И варвары шумели бы меньше, чем шумят сейчас. Так?
— Так.
— Но Бесс мне помешал, будь он трижды проклят! Как ты думаешь, зачем он убил царя?
— Должно быть, он сам желает стать властелином Персиды. Ведь он тоже из рода Ахемена, родич Дарейоса.
— Хорош родич! Но Азией ему не владеть, клянусь духом отца моего Филиппа. Поскольку Дарейос умер, отныне повелителем Востока я объявляю себя, Александра, сына бога Аммона!
Утром в стане македонцев состоялся большой совет гетайров, товарищей царя. Они собрались для того, чтобы провозгласить Александра властелином Иранской державы. По случаю торжества македонцы сменили плащи и хитоны, однако не сделались от этого краше, — загорелые, обветренные лица и густо разросшиеся бороды роднили их с разбойниками гор.
Сегодня их все изумляло. Александр сидел но пологом холме, поджав ноги по варварскому обычаю. Под ним тяжелым пластом лежал азиатский ковер. Перед ним в бронзовых азиатских жертвенниках курились азиатские благовония. Вокруг него толпились азиаты: Артабаз, сатрап Дария, перешедший на службу к македонцам, и его сын Кофен; Атропат, сражавшийся при Гавгамелах против Александра, попав в плен, стал верным слугой македонского царя и его наместников в стране мидян; Абулит, правитель Сузианы; ликиец Фарнух; Мазей, без боя сдавший македонцам Вавилон, его дети Гидарн и Артибол и перс Певкест.
Они смело говорили по-персидски (только и слышно: Искандер, джан, бустан, дастан, люлистан), и Александр слушал их с нескрываемым удовольствием. Ему, кажется, нравились их длинные холеные бороды, просторные одежды, нарумяненные, по мидийскому обычаю, щеки и подкрашенные губы. Азиаты незаметно оттеснили от царя его соратников македонцев, и даже Клит, молочный брат Александра, спасший ему жизнь при Гранике, с унылым видом сидел в стороне. Это неприятно удивило македонцев. Но еще больше огорчило их то, что сказал, открыв совет, Птолемайос Лаг.
— Так как Дарейос Кодоман убит своим родичем Бессом — объявил Птолемайос, — и Азия лишилась своего правителя, то отныне повелителем этой страны по праву становится Александр, сын бога Аммона. Воздадим же ему почести, какие подобает воздавать царю Востока! Отныне никто не должен обращаться к властелину мира, будто к равному себе. Преклоним же колени перед сыном бога Аммона, владыкой стран от восхода и до заката солнца!
И Птолемайос Лаг первым опустился на колени, совершив поступок, неслыханный в Элладе.
Остолбенели гетайры. Молодой, светловолосый, синеглазый Клит, длинный и бледный Койнос, зять Пармениона, седой Парменион, его мрачный сын Филота и пэон Аминта, сын Аррабайя, пораженные словами и действиями Лага, не двигались с места.
Зато Гефестион, друг Александра, и азиаты охотно присоединились к Птолемайосу Лагу, а грозный Фердикка обеими руками поднял над головой Александра трехъярусную корону Дария, захваченную в Экбатане. Лучи солнца весело играли на золотых пластинках и многоцветных камнях убора. Отблеск короны падал на лицо телохранителя, — казалось, он держит раскаленный добела тяжелый камень. Фердикка щурился, сурово глядел на гетайров и ждал.
