Книга Карфаген должен быть разрушен, страница 46. Автор книги Александр Немировский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Карфаген должен быть разрушен»

Cтраница 46

Поэтому и притихла толпа на Форуме. К любопытству в глазах у римлян примешивалась тревога. После победы над Персеем прошло семнадцать лет, и все эти годы не было войны. Ведь не назовешь же войной стычки в Испании.

У курии чернокожие носильщики остановились. Масинисса неторопливо спустился на землю Рима и вступил в распахнувшиеся перед ним двери.

Люди устремили взгляды на двери курии, словно бы желая проникнуть через них, узнать свою судьбу.

Из курии не доносилось ни звука.

ПИСЬМА

Полибий сидел перед столом, заваленным письмами. Погружая пальцы в хрустящую груду папируса, он брал письмо, какое попадется. Это были отклики тех, кто познакомился с шестью первыми книгами [82] его «Всеобщей истории», разошедшейся по Италии и эллинскому миру.


«Полибий, радуйся!

Не подумай, что тебе пишет незнакомец. Это я, Диодор, старый глупец, забывший, что царская память — решето, удерживающее одну лесть и пропускающее все, не приятное слуху. Десять лет я прожил с моим воспитанником в Риме и, как тебе хорошо известно, сделал все, чтобы вернуть его в Антиохию. Но, прибыв туда, оставался при Деметрии не более месяца. Деметрий прогнал меня, ибо ему был не по душе человек, которому он обязан слишком многим. Я покинул Антиохию и все эти годы жил, стараясь изгнать из памяти прошлое, как дурной сон. Но вот сегодня мне попалась в руки твоя «История», и былое ожило в памяти. Мог ли я думать тогда, что ты, командовавший конницей, прославишь свое имя на поприще, столь далеком от воинской службы! Все, что написано тобою о Риме и Карфагене, — превосходно. Но в главах, посвященных Сирии, имеются пробелы, причина которых понятна тебе самому: ведь ты пишешь, что историк должен побывать в тех местах, о которых рассказывает, и побеседовать с очевидцами событий, достойных описания. Приезжай же ко мне в Пергам! Я расскажу тебе обо всем, что помню. А помню я многое…

Твой Диодор».


«Полибий, радуйся!

Тебя приветствует царь Пергама Аттал Филадельф! Ознакомившись с тем, что ты написал о моем покойном брате Эвмене, я шлю тебе благодарность за твою правдивую историю. Как благородно ты пишешь: «Царь Эвмен не уступал никому из царей своего времени, а в делах достойных и достославных превосходил их величием и блеском». А как прекрасно ты показал несправедливость выдвинутых против моего брата обвинений со стороны сената, не остановившись перед порицанием римского посла, несмотря на то что Сульпиций Гал, как известно, — твой друг. Ты поистине доказал этим, что и на практике придерживаешься того, с чем справедливо связываешь честность настоящего историка, ибо, как пишешь ты в первой книге своей «Истории», в частной жизни человек обязан любить своих друзей и разделять их ненависть и любовь к врагам их и друзьям. Необходимо забыть об этом и нередко превозносить и украшать своих врагов величайшими похвалами, когда поведение их того заслуживает, порицать и беспощадно осуждать ближайших друзей своих, когда требуют того их ошибки. У нас в библиотеке твоя история публично зачитывается при большом стечении слушателей. Нам не хватает лишь твоего бюста, который будет поставлен рядом с бюстами Геродота, Фукидида, Ксенофонта и Эфора. Будет справедливо, если эти великие историки потеснятся, чтобы дать место тебе. Сейчас ищу скульптора, который достоин того, чтобы взяться за изваяние.

Аттал, сын Аттала, царь Пергама».


«Полибий, радуйся!

Тебе пишет этолиец Феодор, которого, помнишь, ты похвалил за искусное руководство хором. За это я тебя благодарю. Но когда ты дальше начинаешь укорять меня и других за то, что мы стали драться на подмостках, роняя этим достоинство эллинов, ты не прав и не справедлив. Видимо, ты сидел высоко и не расслышал, что нам сказал римлянин, посланный триумфатором Аницием. А он нам сказал, что, если мы не будем драться друг с другом, нас высекут розгами. Интересно, как бы ты поступил на нашем месте?

Будь здоров. Феодор».


«Полибий, радуйся!

Я — Пифодор Коринфянин. Помнишь, мы встретились в Риме на грекостасисе, и я удивился тому, что ты, великий знаток конного дела, занимаешься книгами. Теперь я вижу, что твои занятия не прошли напрасно. С великой радостью прочитал я написанное тобою о людях, зараженных безумием и готовых будто бы во имя справедливости ограбить достойных людей, раздать их имущество и землю рабам. Эти безумцы подняли голову у нас в Коринфе и во всей Ахайе, и я думаю, не покинуть ли мне родину. Знай же, Полибий, что в глазах достойных людей ты самый великий из эллинов.

Будь здоров. Пифодор».


«Полибий, радуйся!

Тебе пишет Ганнибал, сын Ганнибала. Я родился вскоре после бегства моего отца в Сирию и никогда его не видел. Об отце у нас сейчас говорят плохо, обвиняя его во всех несчастьях Карфагена. Ему не могут простить, что во время своего суффетства [83] он дал права простому народу, к которому я принадлежу. В твоей истории я увидел отца, как живого, именно таким помнят его в Картхадашт. Видно только, что ты в Картхадашт не бывал: ведь ты поместил нашу курию не в той части города, где она находится. Тебе необходимо приехать и посмотреть все самому так же, как ты посмотрел места сражений моего отца в Италии. Приглашаю тебя в гости. Я живу близ Утикских ворот, где у меня кузнечная мастерская. Спроси Ганнибала-кузнеца. Тебе покажет мой дом каждый.

Ганнибал, сын Ганнибала».


В таблин заглянул Исомах и потряс квадратиком из папируса.

— Еще одно письмо! — с отчаянием воскликнул Полибий. — Давай его сюда.


«Предатель, радуйся!

Ты остался жив и прославился, а мой отец Телекл, другом которого ты себя считал, умер и не может тебе написать. Я делаю это за него, потому что прочел твою гнусную пачкотню. Ты восхваляешь ромеев, их вооружение, их государственный строй в то время, когда вся Эллада их ненавидит и молит богов расправиться с ними, как до того покарали деспотов персидских и македонских.

Будь проклят, предатель!»


Полибий сжал письмо в кулаке. Он вспомнил покойного друга и его просьбу позаботиться о Критолае.

«Письмо Критолая… Он даже не захотел поставить свое имя».

В таблин вбежал Публий.

Взглянув на Полибия, он внезапно остановился:

— Ты чем-то расстроен?

— Это письмо! — Полибий разжал кулак и бросил смятый папирус на стол. — Столько лет отдал я написанию истории! На своем горьком опыте хотел показать эллинам… И вот я — предатель…

Публий махнул рукой:

— Брось! Завтра ты забудешь об этом письме и прочих огорчениях.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация