— Мне тоже, — вздохнула я. — Но осматривать Ватикан нужно иначе. Здесь и трех месяцев не хватит, чтобы все обойти, оценить и понять, а уж о нескольких часах и говорить не стоит…
— А помнишь, что я тогда сказала, еще дома?! — тут же воскликнула Поля. — Здесь туристом быть неинтересно! В Риме нужно быть римлянином, а в Ватикан входить… ну… как… мм…
— Ну давай, — изогнул бровь Шурик. — Блесни интеллектом, как нужно входить в Ватикан?
— Через черный вход! — не слишком уверенно, но с выражением «я знаю, о чем говорю» закончила речь готесса. Я честно попыталась понять идею, но не особо в этом преуспела.
— Зачем?!
— Чтобы… чтобы увидеть город изнутри! — судорожно придумывая на ходу, выкрутилась готесса.
— Черные ходы обычно ведут через канализацию, — ухмыльнулся Шурик. — Вряд ли ты там увидишь что-то новое. Потому предлагаю временно приглушить твою нездоровую фантазию и вернуться к нашим баранам. А точнее к одному конкретному по имени Пий Четырнадцатый. Расходимся и ищем могилу. Она должна быть где-то здесь, — потом оглянулся по сторонам, мрачно хмыкнул себе под нос и добавил: — Плюс-минус сорок четыре гектара…
[10]
Что ж, из положительного: нужную могилу мы нашли быстро. Ее вообще сложно было не найти: Пия похоронили в центре усыпальницы с огромным памятником и крупной именной табличкой. Возникало странное чувство, что это его сначала закопали, а потом вокруг построили церковь. Очень знаменательное место. С одним нюансом: усыпальница оказалась на минус первом этаже, аккурат под главным залом. Видимо, памятник был таким тяжелым, что его просто не смогли затащить наверх. А потому ушлые предки обустроили гробницу практически в подвале, организовав туда удобный спуск в виде узкой витой мраморной лестницы.
Вот с ней-то и возникла проблема, потому что сейчас на минус первый этаж пройти было нельзя. Физически. Лестница, начинавшаяся красивыми перилами на первом этаже, спускалась вниз где-то метра на два, после чего резко обрывалась и находила свое продолжение на мраморном полу еще парой метров ниже, «украшая» его своими скорбными искалеченными останками.
— Что здесь произошло? — протянул Костик, глядя на крупный замок, висевший на резной дверце оградки вокруг входа.
— Время постаралось? — пожала плечами Полина. — Когда ее построили, эту гробницу? Четыреста? Пятьсот лет назад? Такой срок может кого угодно добить…
— А я голосую за обычное невезение, — невесело ухмыльнулся Алекс.
— Но скорее всего причина в артефакте, — убежденно добавила я и, когда ребята покосились в мою сторону, объяснила. — Вспомните, как выглядела могила «старушки» в нашем городе. Тот, кто ворует амулеты, не особо аккуратничает… Но я, конечно, могу ошибаться.
— Хотелось бы верить, — хмыкнула Поля, вглядываясь за ограждение. — Но раз мы все равно будем проверять, я нашла отличную позицию. Отсюда, если хорошенько замахнуться, можно добросить розу как раз на могилу Пия. Ну, кто рискнет?
Похоже, сама себя она считала не очень хорошим стрелком, потому что с ожиданием уставилась на Шурика.
Тот покачал головой:
— Не покатит.
— Понятно, — тут же вынесла вердикт готесса, — у заклинателя глазомер слабоват. А у тебя? — перевела она взгляд на Костика.
Тот аж отступил на шаг, но ответить не успел.
— Мы не будем бросать туда розу, потому что она у нас одна! — рыкнул Алекс и обернулся ко мне. — Ева, сам удивляюсь, что спрашиваю, но что насчет твоих талантов?
— Увы, — поджала губы. — Телекинезом владею, но роза — магический предмет. Мне будет проще могилу Пия сюда перетащить, чем ее — к нему.
— О'кей, братцы-кролики, — с видом «я делаю вам великое одолжение» закатила глаза Полина. — С вами все ясно. Придется лезть самой, — и протянула ладонь к Шурику: — Давай сюда розу.
— Ты уверена? — нахмурился он.
Девушка сверкнула клыками:
— А то! Я же как кошка — сама ловкость!
— Ну смотри, — хмыкнул Алекс, отдавая артефакт.
Пятнадцать минут спустя…
— Дяденька гвардеец, отпустите меня, пожалуйста, — хнычущим тоном проблеяла Полина. — Я не хотела нарушать закон. Честно-честно! Я просто не знала, что туда нельзя…
Хмурый мужчина в темно-синей строгой форме с широким ослепительно-белым отутюженным воротничком поднял на готессу взгляд, явственно демонстрирующий его стойкость в отношении «оленьих» глаз.
— Ну правда же! — на полтона выше протянула Казакова. — Не со злого умысла, а токмо по причине недалекого ума…
— Как вы могли не понять, что туда нельзя спускаться?! — рыкнул дядька, прерывая ее не слишком талантливое выступление. — Там забор высотой в метр!
— Всего один метр! Я его и не заметила совсем… — опустила глаза в пол готесса.
— А замок на двери?!
— Да я же через забор… то есть, — запнулась на полуслове, — я думала, это — часть экспозиции…
— Ладно, допустим, — гневно выпятил квадратный подбородок гвардеец. — Но четыре таблички на заборе с надписью «Не входить!» вас почему не остановили?
— А я… не умею читать на английском!
— Но вы же сейчас на нем отлично разговариваете!
— То есть… хотела сказать, что я в буквальном смысле не могу читать! У меня эта… как ее… дислексия. Буквы путаются! Я думала, на табличке написано: «Переступить».
— Забор высотой в метр?! — уже не зная, как реагировать, уточнил мужик. Готесса кивнула. — Ну предположим, — скрипнув зубами, сжал он пудовые кулаки. — А красную ленту вокруг вы тоже не заметили?!
— Красную ленту? — нахмурилась девушка, честно пытаясь вспомнить, где же ее там так присобачили, что реально никто не усмотрел.
— А наклейки с крестиками на полу?! — тем же тоном продолжал допытываться гвардеец, и вот тут уже готесса не выдержала.
— Наклейки?! — в тихом шоке переспросила она. — Блин, товарищи, да вы все предусмотрели… Просто для моего успокоения: а лучей смерти там случайно не было?
На этом месте мы, смирно сидевшие на диване в углу комнаты для «допросов», решили вмешаться: уж больно свирепым стало выражение лица у мужика. Ну мы же не слышали, о чем шла речь (Алекс даже предположил, что готесса пытается вынести гвардейцу мозг и потихоньку в этом преуспевает), но пора было их спасать. В смысле: либо психику ватиканского охранника, на свою голову повязавшего Полину в неположенном месте (Европа вообще славится судами — не хватало еще до пенсии выплачивать бедняге компенсацию за дергающийся глаз), либо готессу, не умеющую вовремя захлопнуть варежку.
— Простите, — как самая обаятельная и безобидная на вид (а еще потому, что «девушек не бьют») выступила вперед я, — мы хотели сказать, что очень сожалеем и…
