12
Сначала Самуэль думал, что Эбба не выдержит такой бешеный темп. Три дня спустя он уже боялся, что это он не выдержит, а глядя на багровые лица своих людей, вздрагивавших каждый раз, когда их растертые до крови ягодицы ударялись о седло во время галопа, он понимал, что подобные опасения тревожат не только его. Собственно, такие вещи не должны случаться с кавалеристом, но годы, прошедшие с битвы при Лютцене, они провели в основном в цепях, а не на спинах лошадей.
Они сделали большой крюк: сначала на северо-восток, а затем поехали почти напрямик в восточном направлении. Под Аусигом они переправились через Эльбу. Путь пролегал через страну, усеянную густыми лесами, над которыми возвышались горные пики, скалы и крутые холмы, образуя прерывистую, протянувшуюся с запада на восток цепь. Эбба провела их вдоль этой цепи, мимо населенных пунктов, выглядевших такими мирными на фоне зимнего ландшафта, что Самуэлю казалось, будто они выехали из реальности и попали в чудесный сон – или в прошлое, такое цветущее, пока не пришла опустошительная война. Этот пейзаж дал ему понять, что с момента высадки шведской армии на острове Узедом он больше не видел ни одного участка земли, по которому бы не прокатилась война или который не стонал бы как раз в данный момент под актами насилия. Смоландский полк был, само собой разумеется, одним из первых, вступивших на земли империи. Когда это было? Лето 1630 года… У Самуэля закружилась голова, когда он направил лошадь через замерзшую дорогу к Эббе Спарре. Восемнадцать лет! Восемнадцать лет войны, шестнадцать из них – в цепях и плевках бывших товарищей. Внезапно его охватила уверенность, что он больше не увидит гордого, решительного ротмистра Самуэля Брахе, которым он тогда был. В то время ему было чуть за тридцать. Сейчас – под пятьдесят. Что он получил, кроме понимания того, что каждая война – это ад? Он подозревал, что если бы ему встретился сейчас он сам, но на восемнадцать лет моложе, он презирал бы себя как нелепого болвана.
Эбба натянула поводья и пустила лошадь шагом. Самуэль поднял руку, и отряд за ними тоже замедлил темп. Самуэль слышал, как тяжело дышат его люди. Эбба покачала своей темно-рыжей гривой и снова надела шляпу, съехавшую на затылок. Ее щеки пылали, но глаза пылали еще сильнее.
Она с трудом переводила дух и оглядывалась, наконец остановила лошадь.
– Ты знаешь, где мы находимся? – спросила она. Самуэль пожал плечами.
– Я знаю, куда ехать, чтобы вернуться в Вунзидель, – ответил он. – Если я когда-нибудь настолько сойду с ума, чтобы хотеть этого.
Она обвела широким жестом всю округу.
– Это вотчина дьявола, – заявила она и подмигнула ему. – Правда, похоже? Видишь вон там, впереди, густой лес и возвышающиеся над ним светлые скалы?
– Да.
– Местные называют их «города в скалах». Что это такое на самом деле, я не знаю – я только знаю, что их следует сторониться. Между городами в скалах и цепями холмов на севере лежит узкая долина. Там находятся несколько деревень и рыночная площадь. Когда проедем их, то окажемся почти у цели. – Она широко улыбнулась. – Никак не могу дождаться.
– Ты очень хорошо ориентируешься здесь.
Она пожала плечами.
– Все из вторых рук. Оба иезуита, которых Кристи… – Она неожиданно замолчала, склонила голову набок и снизу вверх посмотрела на Самуэля. – Уж перед тобой-то мне не нужно притворяться, а, Самуэль Брахе?
– Как бы ты ее ни называла, ваша милость, для меня и моих людей она остается «ее величеством королевой».
– Почему меня не отпускает подозрение, что ты называешь меня «ваша милость» только тогда, когда хочешь высмеять?
– Я не насмехаюсь над тобой, – возразил он. – Но мне иногда кажется, что твоя близость к нашей королеве больше того, что может вынести простой солдат вроде меня. Тогда я создаю дистанцию между нами.
– Значит, если я стану называть ее «величество», ты снова станешь звать меня Эббой?
– Весьма возможно.
– Я люблю ее, – ответила она и посмотрела на него. – Я люблю ее больше жизни. Я не верю ни в дьявола, ни в то, что книга может быть проклятием, ноя отправилась в этот поход, Самуэль вздохнул. Он посмотрел в небо и в сотый раз подумал о том, что, собственно, изнутри библиотеки его обычно не бывает видно. Но в библиотеке монастыря Браунау действовали другие правила: небо заглядывало внутрь, обрамленное почерневшими балками бывшей крыши. Самуэль оттолкнул ногой обугленные доски и освободил кусок пергамента, на котором можно было рассмотреть часть буквицы. Остальное сгорело, оставив в качестве единственного следа лишь неровный, иззубренный черный край на остатке пергамента. Буквица была искусно украшена. Кусок пергамента мог пролежать под досками и тридцать лет; погодные условия вытравили все цвета из этого произведения искусства, кроме красных контуров капталов и глубокого индиго в некоторых местах. Золотые нити сверкали на темно-синем фоне. Очевидно, этот предмет некогда был прекрасным и вызывал благоговение. Остаток пергамента представлял собой монастырь Браунау в миниатюре. Самуэль покачал головой. Разочарование комом встало у него в горле.
– Что с людьми у ворот монастыря? – спросил Самуэль.
Один из рейтаров, которого Самуэль поставил на пост у окна, ответил не оборачиваясь:
– Их стало больше, ротмистр.
– Сколько примерно?
– Без женщин и детей? Около сотни.
Самуэль что-то буркнул. Он перехватил взгляд Бьорна Спиргера и заметил:
– Сотня жалких оборванцев, Бьорн. Причин для беспокойства нет.
– Разве я что-то сказал, ротмистр? – Спиргер пожал плечами.
– Что с нашим особым другом?
– Все еще здесь, – ответил мужчина у окна.
Самуэль подошел к окну и выглянул наружу. Ворота монастыря находились в конце улицы, начинавшейся прямо от рыночной площади Браунау. Улица приобрела серо-коричневый цвет из-за людей, молча стоявших по обеим ее сторонам. Они вели себя все так же тихо. Если бы Самуэль никого не поставил на пост у окна, смоландцы даже не заметили бы эту толпу. Фигуры двигались почти как тени, которые растут из углов и выступов зданий, когда свет перемещается; они не издавали ни звука. Они просто смотрели. Смотрели на монастырь, и чем дольше Самуэль вглядывался в них, тем холоднее ему становилось. По пути вверх по ущелью Самуэлю пришло в голову сравнение с хищниками – это когда они проходили мимо молчаливо глазеющих жалких людей в нижней части города. Сравнение несколько хромало – стервятники поджидали добычу, и терпения им было не занимать. Но эти, снаружи, ждали не добычу, а… да, чего? «Избавления», – пронеслось в мозгу Самуэля; и характерной особенностью их ожидания было не терпение, а отчаяние. Он положил руку на плечо мужчины рядом с собой.
– Жутковато, не так ли, ротмистр?
Самуэль кивнул.
– Они ждут, когда же мы наконец заберем эту проклятую штуку, – пробормотал он.
