Услышав в комнате легкие шаги, Брут открыл глаза. Это пришла Сервилия. При виде обнаженного сына она насмешливо улыбнулась и распорядилась:
— Спасибо, Талия, можешь идти.
Брут недовольно нахмурился. Девушка упорхнула, а он поднялся и сел на скамье, не испытывая никакого смущения. Мать ждала, пока за Талией закроется дверь, и Брут удивленно поднял брови. Сервилия не хуже других могла угадывать настроение сына и, когда он у нее появлялся, лишний раз не беспокоила. Ее неожиданный приход предвещал что-то особенное.
Теперь Сервилия перестала краситься, и волосы у нее стали белыми как снег. Она уже не распускала их, а стягивала в простой тугой узел. Осанка, привлекавшая во времена молодости мужские взоры, не изменилась, но годы иссушили плоть, и Сервилия стала сухой и костлявой. Брут все же любил мать — за ее гордость и умение сохранить независимость в этом городе.
Сервилия была на Форуме, когда Юлий показывал римлянам сына. Но вечером перед собственным сыном вела себя с достойным восхищения спокойным равнодушием. И Брут поверил бы, что ее безразличие не напускное, но при упоминании о Цезаре глаза матери вспыхивали, и она прикасалась к огромной жемчужине, которую всегда носила на шее. Взор Сервилии в такие моменты устремлялся в неведомые Бруту дали.
— Оденься, сын. Тебя ждут люди, — сказала Сервилия. Мать подняла смятую тогу и протянула ему. — Ты носишь ее на голое тело? — поинтересовалась она, не давая ему открыть рот.
Брут пожал плечами:
— Если очень жарко. О каких людях ты говорила? Никто не знает, что я здесь.
— Никаких имен, Брут. — Сервилия помогла ему расправить тогу. — Я пригласила их сюда.
Брут с раздражением посмотрел на мать. Затем бросил взгляд на кинжал, лежащий на скамье.
— Я никому не сообщаю, куда я хожу, Сервилия. Эти люди вооружены?
Его мать продолжала поправлять и расправлять складки, пока не привела тогу в полный порядок.
— Тебе не грозит опасность. Я пообещала им, что ты их выслушаешь. Потом они уйдут, и Талия закончит начатое, или же можешь поужинать вместе со мной.
— В чем дело, мать? — спросил Брут, начиная сердиться. — Я не люблю всякие секреты и игры в таинственность.
— Прими их. Выслушай, — сказала она, пропуская его слова мимо ушей. — Вот и все.
Сервилия молча смотрела, как сын прячет кинжал в складках тоги, и затем, отступив на шаг, окинула его пристальным взглядом.
— Ты кажешься сильным, Брут. Возраст принес тебе не только шрамы. Я позову их.
Она вышла, и минуту спустя дверь открылась, чтобы впустить двух сенаторов. Брут их сразу узнал и подозрительно прищурился. Светоний и Кассий тоже выглядели настороженно. Закрыв дверь, они приблизились к Бруту.
— И что за важное дело привело вас в дом моей матери? — осведомился Брут. Он скрестил на груди руки, и его правая рука оказалась рядом с припрятанным кинжалом.
Первым заговорил Кассий:
— А где еще в Риме можно найти уединение?
На шее сенатора вздулись жилы. Он сильнейшим образом волновался, и Бруту было неприятно стоять рядом.
— Я готов вас выслушать, — медленно произнес Брут.
Он указал на скамью и внимательно смотрел, как гости усаживаются. Сам же предпочел остаться на ногах, чтобы в случае чего действовать быстро. Инстинктивно Брут чувствовал, что следует быть осторожным, но виду не подал. Прикосновение к рукояти кинжала немного успокаивало.
— Забудь о наших именах, — сказал Кассий. — На улице темно, и нас никто не видел. Мы вообще сюда не приходили. — Его нервное лицо растянулось в неприятной улыбке.
— Продолжайте, — потребовал Брут, начиная раздражаться. — Я обещал матери уделить вам две минуты. Если больше нечего сказать — уходите.
Сенаторы обменялись взглядами, и Кассий нервно сглотнул. Светоний прокашлялся.
— Кое-кто в городе еще не забыл о республике, — вымолвил он. — Кое-кому не нравится, когда с сенаторами обращаются словно со слугами.
Брут резко вдохнул; он начинал понимать.
— Продолжайте, — подбодрил он гостей.
— Тех, кому дорог Рим, не устраивает, что в руках одного человека сосредоточено так много власти, — продолжил Светоний. По щеке сенатора пробиралась крупная капля пота. — И они не желают, чтобы у нас возникла династия царей, берущая начало от вырождающегося чужеземного рода.
Слова Светония повисли в воздухе. Брут молча смотрел на гостей, а мысли его понеслись вихрем. Много ли известно матери об их намерениях? Если хоть одна из ее девушек подслушает этот разговор, жизни всех троих в опасности.
— Ждите здесь, — распорядился он, шагнув к дверям.
Его резкое движение едва не повергло Светония и Кассия в панику. Брут распахнул дверь и увидел Сервилию сидящей в другом конце коридора. Мать поднялась и направилась к нему.
— Ты тоже с ними? — тихо спросил Брут.
Глаза Сервилии блеснули.
— Я привела их к тебе. Остальное — твое дело.
Брут посмотрел на мать и понял, что ее спокойствие — всего лишь маска.
— Выслушай их, — повторила она, заметив колебания сына.
— Мы здесь одни?
Сервилия кивнула:
— Никому не известно, что сенаторы говорят с тобой, что они вообще здесь. Это мой дом, кому же знать, как не мне.
Брут поморщился:
— Ты можешь нас погубить.
Мать насмешливо улыбнулась:
— Так поговори с ними, и побыстрее.
Брут закрыл двери и повернулся к сенаторам. Он уже все понял, но не мог ответить сразу.
— Продолжай, — снова бросил он Светонию.
— Я говорю ради блага римского народа, — произнес Светоний старинную формулу. — Ты нам нужен.
— Для чего именно? Говорите все или уходите.
Светоний глубоко вздохнул.
— Мы хотим смерти одного человека. Мы хотим, чтобы ты помог нам восстановить власть сената. Там немало слабых людей, которые могут проголосовать за нового царя, если их не остановить.
От сильного ужаса Брут похолодел. Он был не в силах спросить об имени. Боялся не выдержать.
— Сколько вас?
Светоний и Кассий обменялись настороженными взглядами.
— Тебе лучше пока не знать, — ответил Кассий. — Мы еще не слышали твоего ответа.
Брут молчал, и Кассий потемнел лицом.
— Ты должен ответить. Мы сообщили тебе слишком много и не можем уйти просто так.
Глядя на своих гостей, Брут понимал, что, если откажется, ему не позволят остаться в живых. Снаружи уже, наверное, ждут лучники и убьют его, как только он выйдет. На месте этих двоих Брут именно так бы и поступил. Впрочем, боятся нечего. Ответ он знал с самого начала.
