Если бы греческие легионы вел кто-то другой, Юлий ждал бы наступления в эту же ночь. Офицеры Помпея хорошо знают город, и, возможно, тут есть ворота, о которых неизвестно Юлию. Угроза достаточная, чтобы держать солдат на стенах Диррахия, но диктатор, считал Юлий, рисковать не станет. Он дорожит жизнями тех, кто остался в городе. И для Юлия, и для Помпея давно миновала пора безрассудных решений.
Провожатый забормотал по-гречески и указал на широкие ворота в стене. Над ними на цепи висела горящая лампа, и Юлию пришла причудливая мысль, что это ради него. По знаку командующего вперед шагнули двое солдат с тяжелыми молотами — сломать запоры. Грохот понесся по тихим улицам, словно звон колокола. Юлий ловил на себе взгляды обитателей окрестных домов. В голове его роились мысли о том, как могут повернуться события. Он глубоко вдыхал свежий ночной воздух и думал о неприятеле, который находится где-то за стенами города. Цезарю нравилось вести войну с помощью хитрости, воздействовать на разум противника! Юлий взвесил сильные и слабые стороны врага, учел абсолютно все, что могло иметь значение. Он послал своих людей в неприятельский лагерь, послал на смерть, стараясь подорвать авторитет Помпея.
Эта война — бедствие для Греции, но Юлий зашел слишком далеко и теперь не мог остановиться и потерять все.
Мрачные мысли перебил грохот упавших на мостовую ворот. Внутри дома давно проснулись, и везде горел свет; обитатели дома позажигали светильники, пытаясь справиться со страхом.
После первых же ударов молота за стеной послышался топот множества ног, и, стоило воротам упасть, образовавшийся проем заняли солдаты, преграждая путь незваным гостям. Юлий заговорил не сразу, он с интересом наблюдал, как умело воины сомкнули щиты.
— Вы опоздали, — заявил он, спешиваясь. — Я давно бы вошел, если бы не дожидался вас.
В пронизывающе-холодном воздухе повисло напряжение. По узкой улице цепью вытянулись пятьсот солдат Десятого легиона. Стоит Юлию сказать слово — и защитников изрубят. Он смотрел в глаза центуриона, охраняющего дом, и, к своему удивлению, не видел в них никаких признаков страха. Центурион не стал утруждать себя ответом, он просто молча глядел на Юлия. Помпей разбирается в людях.
— Я — римский консул, — заявил Юлий, делая шаг вперед. — Не смейте загораживать мне дорогу.
Охранники тревожно задвигались — эти слова вызвали в памяти вещи, которым их учили с самого детства. Центурион понял и положил руку на плечо одного из солдат, призывая к спокойствию.
— Я подчиняюсь Помпею, консул, — сказал центурион. — Ты сюда не войдешь.
Юлий задумался. Убивать людей, чья вина лишь в том, что они честно выполняют свой долг, — скверная политика. Получается, он в тупике.
— Тогда пусти меня одного. Я пойду без оружия, — предложил консул, шагнув навстречу обнаженным мечам.
Центурион сощурился. Юлий слышал, как за спиной тяжело дышат его легионеры. Людям не понравится, если их командир подвергнет себя опасности, но другого выхода нет.
Из дома донеслось:
— Дайте мне пройти!
Юлий узнал голос и улыбнулся. В ответ послышалось невнятное бормотание.
— Человек, которому вы не даете войти, — мой отец. Мне нет дела до ваших приказов, вы пропустите меня к нему немедленно!
Солдаты у ворот опять затоптались — уже в полной растерянности. Юлию стало смешно.
— Неужели вы не пропустите ее? Осмелитесь дотронуться до жены Помпея? Не думаю. Моя дочь может пройти где угодно и когда угодно.
Юлий обращался ко всем, но смотрел на центуриона — решение оставалось за ним. Наконец тот произнес короткую фразу, и щиты раздвинулись.
Позади солдат стояла Юлия с мальчиком на руках. Юлий сделал глубокий вдох и только теперь почувствовал свежий запах сада — словно это она принесла с собой его аромат.
— Ты позволишь мне войти, Юлия? — улыбнулся он.
Его дочь до сих пор стояла в принужденной позе, с негодованием глядя на солдат. Лицо ее пылало, и сейчас, освещаемая лишь одной тусклой лампой, она казалась как никогда прекрасной.
— Ты свободен, центурион, — сказала Юлия. — Мой отец устал и голоден. Иди на кухню и прикажи, чтобы принесли поесть.
Центурион открыл было рот, но хозяйка продолжила, не дав ему возразить:
— Самые лучшие колбасы, свежий хлеб, сыр, фрукты. И пусть возьмут вина из погребов моего мужа и подогреют.
Воин в растерянности смотрел поочередно на отца и дочь. Затем гордой поступью удалился.
— Мой дом — это твой дом, консул, — произнесла Юлия. По блеску в ее глазах отец понял, что она довольна своей маленькой победой. — Твой визит — большая честь.
— Ты слишком добра, дочь моя, — ответил Юлий, поддерживая игру. — Скажи мне: семьи сенаторов все еще в городе?
— Да.
Юлий повернулся к своим воинам и увидел съежившуюся фигурку грека, который показывал им дорогу. Под взглядом Юлия проводник затрясся от страха.
— Покажешь моим людям дома сенаторов, — приказал ему Юлий. — Им не причинят вреда, даю слово.
Грек нагнул голову, и Юлий обратился к своим солдатам:
— Соберите их… — Он замолчал и повернулся к дочери: — Я не знаю города. Здесь есть здание сената или просто большой зал?
— Храм Юпитера — его все знают.
— Подойдет, — отозвался Юлий. — Легионеры, помните, что семьи сенаторов под моей защитой. Хоть один синяк — и виновник будет повешен. Вы поняли?
— Да, господин, — ответил его центурион.
— Пошлите кого-нибудь к Домицию. Нужно начинать погрузку продовольствия. Я хочу, чтобы утром мы могли двинуться отсюда.
Солдаты Десятого развернулись и пошагали прочь; их топот постепенно растворялся среди гулких улиц.
— Значит, это мой внук, — сказал Юлий.
Мальчик засыпал и не пошевелился, когда Юлий ласково положил руку ему на голову.
— Ты и вправду рада мне, Юлия? — тихо спросил Цезарь.
— Разве я могу быть не рада отцу? — вопросом ответила она.
— Ведь я воюю с твоим мужем, и ты, наверное, разрываешься надвое.
Юлия приблизилась к отцу. Пока дочь не выросла, он редко бывал с ней, а когда выросла — не бывал совсем. В отличие от других детей Юлии не приходилось видеть, как отец, например, бьет собаку, или напивается допьяна, или бранится. Для нее он был прославленным полководцем, консулом Рима. Конечно, когда отец отдал ее в жены Помпею, Юлия ненавидела его со всей страстью молодой девушки, но привычка восхищаться оказалась сильнее ненависти. Когда Брут посвятил ее в свои «тайные планы», Юлия ликовала: она может помочь Цезарю! Не умея облечь чувства в слова, Юлия привела самый сильный довод.
— Если бы в моих жилах не текла твоя кровь, я бы просто выдала Брута, — прошептала дочь отцу на ухо.
