Спящий солдат вывел громкую замысловатую трель, и сосед, негромко выругавшись, разбудил его. Юлий приказал соблюдать полную тишину, но, казалось, разговаривала сама ночь — шепотом волн, скрипом дерева, шуршанием канатов. Юлий вспомнил другие свои поездки по морю — в какой-то иной жизни — и воспрял духом. Он завидовал себе молодому, свободному от всего. В те времена все виделось простым — Юлий покачал головой, представив, каким наивным он, должно быть, представлялся людям вроде Мария или Суллы.
Из темноты возник Адан; подходя, он слегка пошатнулся — галера слетела с гребня волны.
— Три склянки, господин. До рассвета уже недолго, — сообщил испанец.
— Хорошо, по крайней мере узнаем, встречают нас или нет, — заметил Юлий.
Вначале ночь казалась бесконечной, но вот она почти пролетела. На соседних галерах с нетерпением ждали рассвета командиры семи легионов. На каждом судне — дозорный, который с верхушки мачты следит за горизонтом, чтобы увидеть первый серый рассветный луч, и смотрит, не появились ли в море вражеские суда.
При мысли о том, как мало теперь зависит от него, Юлий почувствовал странное облегчение. Это краткое затишье среди непрерывных трудов и забот доставило ему удовольствие. Он вспомнил Рения — жаль, что тот не может видеть его сейчас. Старик непременно одобрил бы рискованную игру — бывший гладиатор смог бы ее оценить. Юлий устремил взор вперед, словно мог силой своего желания приблизить берега Греции. За спиной так много призраков прошлого, а где-то впереди ждет Брут.
После успешного внедрения Цецилия в войско Помпея Юлий отправил в разные греческие города еще пять человек. Месяц за месяцем Цецилий сообщал о казни очередного из них — и скоро он опять остался единственным лазутчиком в армии Помпея. Полагаться полностью на одного человека — безрассудство, и Юлий постоянно опасался, что Цецилий перешел на сторону Помпея.
Теперь можно ни о чем не беспокоиться — все равно уже ничего не изменишь. Если сообщения Цецилия верны, Помпей на севере, неподалеку от Диррахия. Он распределил свои легионы по западному побережью, но о том, где именно высадится неприятель, диктатор узнает лишь после того, как это произойдет. Если, конечно, не узнал заранее.
Юлий усмехнулся над собой: его временное спокойствие — настоящий самообман. Он не в силах не думать о будущем — как не в силах остановить ледяной ветер, от которого дрожат солдаты.
Тяжелое шлепанье босых ног заставило Юлия обернуться.
— Господин, начинается рассвет, — доложил матрос, указывая на восток.
Юлий тщетно всматривался в абсолютную тьму. Он собирался сказать, что ничего не видит, но тут различил темную полосу горизонта, отделяющую небо от воды, и расплывающееся над ней серое пятно. Юлию приходилось встречать над морем рассвет, и все равно у него перехватило дыхание, когда между небом и водой зародилась тонкая золотая полоска — она медленно расширялась, и вот уже засветились нежными красками подкладки облаков.
— Вражеское судно! — сообщил сверху дозорный, разрушая очарование.
Юлий сжал пальцами борт — скорее бы рассвело! Еще немного, и на одной из вражеских галер увидят возникающий из темноты неприятельский флот, и капитаны Помпея начнут в панике выкрикивать команды. Юлий не хотел менять курс. Он отчаянно мечтал уловить в дыхании моря запах близкой земли.
Постепенно рассвет набирал силу, и вскоре вокруг проступили очертания остальных тридцати галер. На палубах кипела работа. Юлий ждал, когда дозорный крикнет: «Земля!» — и сердце его колотилось так, что делалось больно.
Теперь стали видны три галеры Помпея — вокруг ближайшей можно было даже разглядеть белые буруны от весел.
И тут раздался крик:
— Земля!
Юлий поднял к небу сжатые кулаки, и у него вырвался торжествующий вопль.
Его солдаты ответили радостными криками, которые понеслись далеко над водой, — теперь все увидели впереди коричневую полосу. Значит, неприятель уже не нападет на них в море!
Молчавшие всю ночь барабаны внезапно ожили и застучали — все быстрее и неистовей. До суши остался последний рывок — барабаны бешено отбивали ритм, корабли стрелами неслись по волнам.
Через некоторое время Юлий смог различить дома — город начинал просыпаться. Словно жужжание пчел, слышались вдалеке тревожные сигналы: горнисты призывали воинов Помпея на защиту города. Какой это может быть город? Орик? Юлий не знал — с тех пор как он в последний раз отплыл из Орика, минуло почти двадцать лет.
Барабанная дробь заставляла кровь быстрее струиться по жилам — порт совсем близко. Стоящие у причалов три галеры ожили: по палубам бегали и кричали люди. Их испуг развеселил Юлия. Стоит ему ступить на сушу, и все убедятся, что в Риме не перевелись хорошие полководцы.
Проснувшись, Брут поднялся с жесткой подстилки и занялся гимнастикой — так он встречал каждый рассвет. Основным движениям его научил еще Рений, потом кое-что добавилось от Каберы, и теперь Брут с помощью упражнений развивал не только силу мышц, но и гибкость.
Через полчаса, когда вдали над Диррахием взошло солнце, тело Брута лоснилось от пота. Он взял меч и принялся отрабатывать приемы, которые освоил вместе с Юлием много лет назад. Простые жесты постепенно сменялись сложными, почти танцевальными движениями. Брут выполнял их автоматически, и они не мешали ему размышлять. Полководец обдумывал свое положение у Помпея.
После того как Брут ускользнул от слежки, Лабиен определенно стал опасен. Доверчивее он точно не сделался, и с Брута не спускали глаз ни днем ни ночью.
При известном старании Брут мог бы убежать и от этих шпионов, но тогда отношения с заместителем командующего испортятся окончательно. Брут развлекался тем, что, ведя за собой преследователей, являлся к Лабиену, указывал ему на них и изображал оскорбленное негодование преданного властям полководца. Лабиену приходилось извиняться — произошла, мол, ошибка. На следующий день он приставлял для слежки других людей.
Улыбаясь своим мыслям, Брут медленно провел выпад и на несколько мгновений замер, вытянув вперед руку с мечом. Визиты к Юлии опасны и потому вдвойне желанны. Если просто уйти от слежки, шпионы поднимут всех на ноги, а значит, лучше действовать прямо. После той первой встречи в саду Брут еще два раза улучил время для свидания с Юлией, весело приказав солдатам Сенеки задержать преследователей. Все равно Лабиен не станет ему доверять, пока Брут не покажет себя в битве против Цезаря.
Брут легко подпрыгнул и перекувырнулся; этот прием он перенял у воинов одного племени, сражавшихся бронзовым оружием. Рений не одобрял никаких движений, которые прерывали контакт с землей, но прыжок впечатлял противника, и позволял на секунду скрыть движение клинка. Два раза это спасло Бруту жизнь.
Приземлившись босыми ногами на деревянный пол казармы, Брут почувствовал, что полон сил. Он — лучший среди римлян в искусстве боя на мечах, он — галльский полководец! Пусть Лабиен пытается вынюхивать, пусть следит за ним; скоро он получит за все сполна. Разве кто-нибудь из людей Помпея способен понять, чего Бруту стоило оставить Юлия? На военных советах его предложения принимаются в штыки. Брут мог понять недоверие, и все же оно его бесило.
