Да он только притворяется пьяным, осенило Беласа. Это не просто молодой повеса, затеявший потеху, желая выхвалиться перед дружками, здесь дело куда серьезнее. А вдруг он — наемный убийца? Белас клял себя — нужно было предусмотреть возможность как-то связаться с Сервилией! Сам-то он ни в каком случае не осмелится покинуть свое укрытие.
Мужчина на улице внимательно прислушивался к доносящимся из дома звукам. Затем, снова пошатываясь, вошел в ворота и скрылся в благоухающем саду.
Белас остался в одиночестве, снедаемый любопытством. Сам он даже в дни разгульной юности не отваживался на подобное. Вот-вот раздадутся негодующие вопли, означающие, что вторжение замечено.
Ничего не происходило, и соглядатай продолжал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. Потом сообразил: добровольно ли, нет ли — мужчина не скоро покинет дом. Белас был так заинтригован и напуган, что когда заподозрил, в чем дело, чуть не подскочил от возмущения. Разве можно обмануть сразу столько женщин? Стало быть, гостя тут дожидались! Сидя в потемках, Белас пытался рассуждать. Быть может, это мужчина из тех, что торгуют собой, и его наняли на ночь? Предполагать такое гораздо спокойнее, чем думать, что он — циничный негодяй, который, возможно, сейчас укладывает Помпею на мягкое ложе.
Белас начал тихонько напевать от волнения — по старой привычке. Придется идти в дом.
В полной темноте актер преодолел два лестничных пролета и наконец уперся вытянутой рукой в деревянную дверь, ведущую на улицу. Осторожно приоткрыв ее, высунул голову. Пьяная женщина, лишившись опоры, сползла прямо на ноги Беласа, и он замер. Подхватил ее под мышки и уложил на бок — не проснулась. Рассматривая спящую, актер взволновался, но нет — за сегодняшнюю ночь он достоин лучшей платы.
Вознося молитвы всем богам-мужчинам, чтобы не дали ему пропасть, Белас кинулся через улицу, оставив дверь слегка приоткрытой. Одолеваемый самыми разнообразными страхами, он осторожно заглянул через ворота бывшего дома Мария.
Во дворе, прямо у ворот, в обнимку с пустым винным мехом лежала обнаженная женщина. Несмотря на страх, Белас разглядел, что она красива, однако это не Помпея.
Внезапный взрыв смеха в доме заставил его отпрянуть и обернуться — вдруг кто-то пройдет по улице и увидит его? То-то они обрадуются, содрогаясь, подумал актер. Он едва успел нырнуть в густую листву — мимо, почти вплотную, чудом не задев Беласа, прошли две женщины. Страх был так силен, что он почувствовал резкий запах собственного пота.
Белас хотел уже вернуться, но снова увидел незнакомца. Никакие ухищрения теперь не скрыли бы, что это мужчина — он вышел из дома, неся на руках обнаженную женщину. Женщина болтала ногами и мурлыкала, словно котенок. Белас только головой покачал, удивляясь дерзости гостя. Тот, видимо, искал местечко поукромнее. На нем по-прежнему была стола, но мускулы обнаженных рук сразу выдавали мужчину. Женщина, хоть ее одолевала икота, пыталась петь. Она повернула голову, и Белас узнал жену Цезаря. Оторопев, он смотрел, как красавица, обвив рукой шею мужчины, притянула его голову к своим губам. Такой Помпея была необыкновенно соблазнительна: она страстно целовала незнакомца, темные кудри рассыпались по плечам, щеки пылали от вина и вожделения. Актер страстно завидовал храбрецу, который столь сильно рисковал ради свидания.
Белас понимал, что если потихоньку уйти и никому ничего не сказать — никакого ущерба не будет. В глубине души он мечтал именно так и поступить. Но Сервилия ему заплатила, и это все меняло.
Стараясь, чтобы парочка его услышала, Белас произнес:
— Стоит ли она твоей жизни?
Незнакомец чуть не выронил Помпею и быстро обернулся, однако Белас уже со всех ног несся прочь. Прежде чем кто-либо успел поднять тревогу, актер перебежал на другую сторону улицы. Он и долг свой исполнил, и незнакомца предупредил.
Из своего окна Белас, вздыхая, наблюдал за поднявшейся суматохой. Незнакомец исчез — наверное, убежал в сад и перелез через стену. А хозяйка подняла на ноги остальных женщин, и они с угрозами и проклятиями начали обыскивать все вокруг. Одна из них даже стукнула кулаком в дверь Беласа, но тот успел запереться и теперь радовался своей предусмотрительности. Актер надеялся, что неведомый храбрец успел-таки вкусить любовных утех. Заслужил же он награду за свою смелость. А уж с утра начнется расплата.
Юлий, зевая, жевал оставшуюся с вечера холодную баранину с луком. Когда слабые лучи утреннего солнца коснулись Форума и высказывания участников совета утратили ясность, консул понял, что пора заканчивать. Адан отчаянно зевал — он провел всю ночь, записывая вместе с двумя другими секретарями приказы и проверяя каждую букву.
Непривычным казалось находиться в курии, где на скамье нет ни единого сенатора. Все места занимали командиры легионов, и здесь царила атмосфера военного суда. Юлий жалел, что сенаторы не могут видеть, как быстро и четко тут решались вопросы. Никто не произносил бесполезных пышных речей — слишком много работы предстояло сделать в эти долгие темные часы.
В городе шло веселье, но их ночное бдение ничем не нарушалось — шум сюда почти не долетал. В нарушение обычаев Юлий приказал поставить на ступенях сената часовых на случай, если явятся какие-нибудь подвыпившие искательницы приключений. Со стражниками заседающие были в безопасности, и все же рассвет вызвал на некоторых лицах улыбки: праздник окончен, и теперь можно спокойно добраться до дому.
Юлий с гордостью оглядывал людей, собравшихся по его приказу. Кроме семерых военачальников он пригласил также самых старших центурионов и военных трибунов — нужно, чтобы они слышали последние распоряжения, связанные с подготовкой к походу. Всего на скамьях теснилось более трехсот человек; иногда обсуждение становилось бурным и даже раздавались насмешки — как на заседаниях сената.
Несмотря на сильную усталость, Юлий был доволен результатами подготовки к войне. Корабли уже ждали в Остии, людей для флота хватало — с севера подошли три легиона и стали лагерем на Марсовом поле. Марк Антоний утвердился в роли консула; каждый солдат знает если не день окончания кампании, то хотя бы план действий на первые несколько дней после высадки.
— Еще месяц, — прошептал Юлий Домицию, — и мы снова сможем отправиться на войну.
— Еще один бросок в этой игре, — ответил Домиций, припоминая разговор на берегу Рубикона месяц назад.
Юлий в ответ рассмеялся:
— Почему-то каждый раз, когда игра вроде бы близится к концу, выясняется, что доска гораздо больше, чем я думал. Я отправил в Грецию Цецилия, прямо в лапы врага, а он каждый месяц шлет подробные сообщения — и они для нас на вес золота. Это человек хитер словно лиса; видно, боги любят пошутить.
Домиций кивнул, он испытывал ту же радость, которую выражало сейчас лицо Цезаря. Сообщения от Цецилия оказались чрезвычайно важны для подготовки кампании, и те, кто знал, что беднягу послали на погибель, втайне радовались провалу его настоящей миссии — по крайней мере до сих пор.
Даже теперь, в преддверии войны, подготовка к ней — только половина дела. Юлия занимало, как обеспечить безопасность Рима, и последние месяцы все усердно трудились, чтобы можно было оставить город на Марка Антония.
