Цезарь провел рукой по мокрым волосам и недовольно смахнул с кончика носа дождевую каплю.
— И вот это они называют летом? Солнце в последний раз выглядывало месяц назад!
— В такую погоду я сразу начинаю тосковать по Риму, — едва слышно отозвался Брут. — Представь, как зеленеют на солнце оливковые деревья… А храмы на форуме? Страшно подумать, как далеко от всего этого мы оказались…
— Помпею предстоит отстроить город заново. — Взгляд Цезаря стал жестким. — Сенат, где я выступал вместе с Марием, теперь не больше чем воспоминание. Не забывай, Брут, что когда мы снова увидим Рим, он окажется совсем другим.
Друзья замолчали, и каждый задумался о своем. Юлий не видел Вечный город уже несколько лет, однако почему-то считал, что, вернувшись, найдет его точно таким же, каким оставил, отправляясь в дальний путь. По его мнению, весь мир должен был застыть, дожидаясь, пока хозяин вернется и снова запустит механизм жизни. Детские мечты!
— Так, значит, ты все-таки планируешь вернуться? — наконец заговорил Брут. — Честно говоря, я уже решил, что ты готов продержать нас здесь до глубокой старости.
Рений молча улыбнулся.
— Конечно, Брут, — серьезно ответил Цезарь. — Я сделал все, ради чего пришел сюда, так что теперь для поддержания порядка и устрашения бриттов вполне хватит одного легиона. Возможно, гораздо позже, когда состарюсь, а Галлия станет такой же мирной страной, как Испания, я вернусь в эти края и продолжу путь на север.
Юлий неожиданно вздрогнул — наверное, давал себя знать холод. Внизу, на берегу, суетились легионеры и корабельные команды, а здесь, на холме, царствовали ветер и дождь. Холмы на берегах Тамесиса мягко, округло зеленели, и если бы не постоянный противный дождик, то большой мир выглядел бы отсюда далекой абстракцией, не способной нарушить идиллическую красоту и вечное спокойствие. Этот край был словно создан для покоя.
— Бывают моменты, когда хочется как можно быстрее со всем покончить, — в порыве откровения признался Цезарь. — Я скучаю по Сервилии. Скучаю по своей дочери. Всю сознательную жизнь, насколько хватает памяти, мне пришлось воевать, а потому мысль о возвращении в собственное поместье, возможность увидеть родной лес, поле, услышать гудение пчел и просто погреться на италийском солнышке оказывается непреодолимым искушением.
Рений усмехнулся.
— И все-таки каждый год ты это искушение успешно преодолеваешь, — иронично заметил он.
Цезарь недовольно взглянул на однорукого гладиатора.
— Я в расцвете молодости и сил, Рений, не забывай. Если мне больше ничего не удастся достичь в жизни, то Галлия навеки останется моим посланием миру.
Говоря это, Юлий, сам того не замечая, провел рукой по заметно поредевшим волосам. Да, война старит мужчину куда быстрее, чем неумолимо бегущие годы. Когда-то думалось, что старость и болезни предназначены другим, а его самого обойдут стороной. Но, увы, с каждым годом все сильнее ощущались изменения погоды, и по утрам все дольше приходилось разминать застывшие суставы.
Увидев, что Брут обратил внимание на жест, Цезарь недовольно нахмурился — гордость его оказалась уязвленной.
В разговор вступил обычно сдержанный и скупой на слова Рений.
— Я еще не говорил, как ценю возможность служить с вами обоими? — спросил он. — Даже не могу представить для себя иного жизненного пути.
Молодые люди внимательно посмотрели на доблестного израненного ветерана — как и они сами, он сидел на расстеленном плаще.
— Что-то ты к старости становишься сентиментальным, — с доброй улыбкой шутливо заметил Брут. — Наверное, сказывается недостаток солнечного света.
— Может быть, так оно и есть, — согласился Рений, растирая между пальцами мокрую от дождя травинку. — Всю жизнь, без остатка, я отдал сражениям за Рим. Как видите, он все еще стоит, и в этом есть моя лепта.
— Так тебе хочется вернуться домой? — Юлий внимательно посмотрел на гладиатора. — В таком случае, друг мой, достаточно всего лишь спуститься на берег, к кораблям. Они отвезут тебя в Рим. Я не стану чинить препятствий.
Рений посмотрел вниз, на копошащихся возле галер людей, и в глазах его появилась тоска. Пожав плечами, воин неуверенно улыбнулся.
— Ну, может быть, еще один, последний год, — едва слышно прошептал он.
В это мгновение вдалеке на склоне показалась крошечная фигура всадника.
— Посыльный, — громко произнес Брут, словно желая прервать грустные размышления товарищей. Все трое внимательно посмотрели на приближающуюся точку.
— Боюсь, что он везет дурные новости, — с опаской заметил Юлий. — Иначе зачем было бы искать меня здесь?
Полководец поднялся. Словно унесенная порывом ветра, задумчивость моментально улетучилась, и перед товарищами снова стоял решительный, непреклонный военачальник.
Мокрые плащи неприятно оттягивали руки, и трое друзей снова остро ощутили тяжесть военной жизни. Почти со страхом ждали они приближения всадника.
— В чем дело? — резко потребовал ответа Цезарь, едва расстояние позволило разговаривать.
Гонец смутился, не выдержав напряженного взгляда воинов, но быстро соскочил с седла и поднял руку в приветственном салюте.
— Командир, я приехал из самой Галлии, — доложил он.
Сердце Цезаря тревожно забилось.
— От Бериция? Так каковы же твои вести?
— Племена подняли восстание, командир, — четко отрапортовал посыльный.
Юлий тихо выругался.
— Племена восстают каждый год. Сколько на этот раз?
Посыльный нервно переводил взгляд с одного из стоящих перед ним военных на другого.
— Кажется… Военачальник Бериций сказал, что все.
Юлий пристально посмотрел на воина, словно пытаясь понять, что значат его слова, и наконец спокойно кивнул.
— Значит, мне придется немедленно возвращаться. Отправляйся вниз, к кораблям, и скажи, чтобы без меня не отправлялись. И пусть Домиций пошлет всадников на побережье, к Марку Антонию. Необходимо до наступления зимних штормов доставить флот к морю и приготовить корабли к отправке в Галлию.
Всадник отправился вниз, к реке, а Юлий стоял, глядя ему вслед и словно не замечая дождя.
— Итак, значит, снова быть войне, — наконец проговорил он. — Хотелось бы знать, доведется ли мне когда-нибудь увидеть мирную Галлию?
Цезарь выглядел усталым и подавленным, и Бруту стало жаль друга.
— Ты обязательно разобьешь мятежников. Не сомневаюсь.
— Сейчас, когда на пороге зима? — горько возразил полководец. — Впереди несколько трудных месяцев, не забывай. Может быть, даже труднее, чем все предыдущие зимы.
Цезарь с огромным трудом взял себя в руки, но когда он повернулся к друзьям, они увидели на его лице обычное спокойное и уверенное выражение.
