Октавиан медленно наложил колодку на проволоку, коснувшись острыми зубцами, расположенными на нижней стороне, поверхности драгоценного металла.
— Вот так, теперь слегка надави… Хорошо. Вперед, назад… Правильно. Теперь давай посмотрим.
Октавиан поднял колодку и просиял, увидев, что на проволоке остались четкие отпечатки, расположенные через равные промежутки. Таббик рассматривал их, довольно кивая.
— У тебя легкая рука. Если надавить слишком сильно, можно перерубить проволоку, и все придется начинать заново. Теперь я освобожу ее из зажимов, и мы перевернем заготовку, чтобы закончить с другой стороной. Осторожно положи колодку и будь на этот раз предельно осторожен — места соединения сейчас станут не толще волоса на твоей голове.
Таббик потянулся — у него затекла спина от неудобной позы — и поймал взгляд Александрии. Девушка подмигнула мастеру, а тот слегка зарделся и грубовато откашлялся, стараясь спрятать улыбку.
Александрия видела, что уроки, даваемые Октавиану, начали доставлять ему удовольствие. Мастеру потребовалось время, чтобы избавиться от недоверия к маленькому воришке, но по совместной работе она знала, как Таббик любит обучать своему ремеслу.
Октавиан ругнулся — он все-таки перерезал проволоку. Мальчик поднял колодку и увидел, что три звена будущего украшения отделились от основного куска. Таббик свел брови и, покачивая головой, вынул куски заготовки из зажимов. Придется их переплавить и повторно проволочить.
— Попробуем еще раз, только попозже или завтра. Сегодня у тебя почти получилось. Когда научишься, я покажу тебе, как закреплять золотую проволоку в виде оправы на женской броши.
Октавиан выглядел расстроенным, и Александрия затаила дыхание. Ей показалось, что сейчас он выпалит одно из тех грязных ругательств, которыми осыпал их в первые недели ученичества. Однако ничего не случилось, и девушка облегченно вздохнула.
— Ладно. Мне нравится, — медленно проговорил мальчик.
Таббик отвернулся от него, ища что-то на столе с готовыми украшениями, которые ждали своих владельцев.
— У меня есть для тебя другое поручение, — сказал мастер, протягивая ученику крошечный кожаный мешочек, завязанный ремешком. — Вот серебряное кольцо, которое меня просили починить. Сбегай на скотный рынок и найди мастера Гета. За мою работу он даст тебе сестерций. Возьмешь монету и сразу беги назад, нигде не останавливаясь. Понял? Я тебе доверяю. Если потеряешь монету или кольцо, между нами все кончено.
Александрия чуть не расхохоталась, увидев, как серьезно воспринял мальчишка оказанное ему доверие.
В первые дни ученичества подобная угроза была бы совершенно бесполезной. Октавиан, не задумываясь, исчез бы с украшением или деньгами, не побоявшись снова остаться в одиночестве. Он яростно сопротивлялся объединенным усилиям матери, Таббика и Александрии наставить его на путь истинный. Дважды мальчишку пришлось искать по местным базарам, а потом даже тащить на невольничий рынок и просить, чтобы за него назначили цену. После этого случая он больше не убегал, но напустил на себя угрюмый вид, и Александрия решила, что это надолго.
Перемена настроения наступила у Октавиана в середине четвертой недели обучения, когда Таббик показал ему, как на лист серебра крошечными каплями расплавленного металла наносят узор. И хотя мальчишка обжег палец, пытаясь потрогать раскаленную каплю, процесс настолько захватил его, что он даже не пошел домой ужинать и остался посмотреть, как полируют готовое изделие.
Его мать, Атия, пришла в мастерскую с усталым виноватым лицом. Увидев, что сын еще работает, полируя украшение грубой тканью, она едва не лишилась дара речи, а наутро Александрия, проснувшись, нашла свое платье вычищенным и починенным — Атия сделала это ночью. Слова благодарности были между ними излишни. Хотя женщины проводили вместе не больше часа-двух в день перед сном, между ними возникла настоящая дружба — большая редкость для сдержанных, немногословных людей, работающих столь упорно, что им некогда думать о собственном одиночестве.
Посвистывая, Октавиан пробирался среди толпы, заполнявшей скотный рынок. Когда крестьяне приводили сюда скот для продажи и на убой, на рынке бывало очень людно, воздух пропитывался запахами навоза и крови. Все кричали, сбивая или повышая цену, так что покупателям и торговцам зачастую приходилось объясняться жестами.
Мальчик высматривал, у кого можно спросить про Гета. Он хотел отдать кольцо и быстро вернуться, чтобы взрослые удивились и похвалили его.
Неожиданно сильная рука схватила его за шиворот и рывком подняла вверх так, что ноги мальчишки едва касались земли. Октавиан инстинктивно принялся вырываться, возмущенный внезапным нападением.
— Хочешь стащить чью-нибудь корову, а?.. — прозвучал гнусавый громкий голос над самым его ухом.
Дернув головой, он извернулся и застонал, увидев грубое лицо мальчишки мясника, с которым Октавиан уже сталкивался прежде. Где были его глаза?.. Как дурак, забыл об осторожности, прозевал мерзавца и позволил так легко поймать себя!
— Отпусти! Помогите!.. — завопил он.
Противник сильно ударил его по носу, хлынула кровь.
— Заткнись, ты! Я задолжал за ту трепку, которую получил, не поймав тебя в прошлый раз.
Мускулистая рука обхватила шею Октавиана, сжала горло. Враг потащил его в ближайший закоулок. Мальчик пытался вырваться, но все было бесполезно; никто из взрослых даже не смотрел в их сторону.
К ученику мясника присоединились трое товарищей — рослые ребята с длинными сильными руками, привычными к тяжелой работе. На них были фартуки, испачканные пятнами свежей крови, и Октавиан, увидев жестокие лица, запаниковал и почти лишился сил от ужаса.
Как только они зашли за угол, обидчики начали издеваться и толкать беднягу. От шумного рынка закоулок отделяли высокие стены многоквартирных домов, возвышавшихся вокруг. Они стояли почти вплотную друг к другу. После яркого света дня казалось, что здесь темно как ночью.
Будущий мясник сильно пихнул Октавиана, и тот упал в зловонную лужу глубиной по лодыжки взрослого человека. Здесь годами собирались отбросы, которые жильцы выбрасывали в проулок прямо из окон. Октавиан пытался отползти, но кто-то из мучителей жестоким пинком заставил его вернуться на место. От удара мальчик сначала захрипел, потом, когда еще двое парней принялись обрабатывать его ногами, пронзительно кричал.
Через минуту троица молодых негодяев, запыхавшись, сделала паузу. Они стояли, тяжело дыша и упираясь ладонями в колени. Октавиан, находясь на грани потери сознания, свернулся жалким клубком, почти неразличимый в вонючей жиже.
Главарь палачей наклонился к нему, занес кулак и по-звериному оскалил зубы, когда несчастный, вздрогнув, попытался защититься от удара.
— Так тебе и надо, мелкий ублюдок. В следующий раз дважды подумаешь, прежде чем стянуть что-нибудь у моего хозяина.
Он выпрямился и, хорошенько прицелившись, ударил Октавиана ногой в лицо. Голова мальчика дернулась и ударилась о камни. Он потерял сознание, но глаза оставались открытыми; лицо наполовину оставалось в жиже. Через губы в рот стала проникать грязная вода, и даже в обмороке он принялся слабо откашливаться, давясь нечистотами. Октавиан не чувствовал пальцев, шаривших по его телу, не слышал радостных криков мучителей, обнаруживших в мешочке серебряное кольцо.
