Марк нервно сглотнул.
Прим погрузил пальцы в мышцы и нервы бесполезной руки. Через минуту он поцокал языком, и его лицо погрустнело.
— Все так и есть. Ничего не чувствует! Мышцы перерезаны и начинают отмирать. Боевое ранение?
Марк невольно покосился на Рения. Глаза над оскаленными зубами сверкали как у сумасшедшего, и он отвел взгляд в сторону.
— Несчастный случай на тренировке, — сказал Рений тихим, заглушённым кляпом голосом.
Прим кивнул и прижал нож к коже. Рений напрягся, Марк крепче стиснул его руку.
Умелыми и уверенными движениями Прим начал делать глубокий надрез, останавливаясь, только чтобы промокнуть рану куском ткани и убрать сгустки крови. Марку показалось, что его вот-вот вывернет, но брат Рения был совершенно спокоен и с присвистом выдыхал, почти напевая. Появилась белая кость в розовой оболочке, и Прим довольно крякнул. Через пару мгновений он обнажил кость со всех сторон и начал второй разрез.
Рений посмотрел на покрытые кровью руки брата, и его губа скривилась в горькой гримасе. Потом он сжал челюсти и стал глядеть в стену, и лишь легкая дрожь дыхания выдавала его страх.
Кровь лилась на руки Марка, на стул, на пол, заливала все кругом. Из Рения вытекло озеро, блестящее и мокрое. Прим прорезал второе кольцо, оставляя большой лоскут кожи. Он скоблил и рубил, снимая темные комья мяса и небрежно роняя их на пол.
— Об этом не беспокойся. У меня две собаки, которые очень обрадуются, когда я их впущу.
Марк отвернулся и не смог сдержать рвоту. Прим опять поцокал языком и переставил его руки. На ладонь выше локтя виднелась белая кость.
Рений шумно дышал через нос; Прим прижал руку к шее брата, проверив пульс.
— Я постараюсь как можно быстрее, — пробормотал он.
Рений кивнул, не моргая.
Прим встал и вытер руки о тряпицу, потом посмотрел брату в глаза и поморщился.
— Сейчас будет самое трудное. Когда я буду пилить кость, ты почувствуешь боль, да и само чувство, что тебя пилят, не из приятных. Я постараюсь побыстрее. Мальчик, держи его хорошенько. Две минуты стой как скала. И чтоб больше не рвало, понятно?
Несчастный Марк глубоко вдыхал и выдыхал. Прим достал пилу — тонкое лезвие в деревянной рукоятке, наподобие кухонного ножа.
— Готовы?
Оба что-то согласно пробормотали, и Прим начал пилить. Он двигал локтем взад-вперед так быстро, что его движения почти сливались.
Рений окаменел, все его тело напряглось, пытаясь разорвать веревки. Марк держал гладиатора так, словно от этого зависела его жизнь, и морщился всякий раз, когда окровавленные пальцы соскальзывали с руки и пила застревала.
Вдруг рука оторвалась. Рений посмотрел на нее и злобно рыкнул. Прим вытер руки и прижал к ране тряпицу. Он жестом приказал Марку подержать тряпку, а сам принес железную кочергу, которая все это время нагревалась в очаге. Кончик был красный, и Марк заранее сморщился.
Убрав тряпицу, Прим принялся быстро тыкать раскаленным железом везде, откуда текла кровь. Мясо шипело, вонь была ужасная. Марка вытошнило на пол, но, кроме липкой струйки желчи, ничего не вытекло.
— Положи кочергу снова в огонь, быстро! Я подержу тряпку, пока не нагреется.
Марк, пошатываясь, встал, взял кочергу и с силой вставил ее в пламя. Голова Рения свесилась, из расслабленного рта выпал кожаный кляп.
Прим отнял тряпку от раны и увидел, что снова хлынула кровь. Он злобно выругался.
— Не попал в половину сосудов! Раньше я мог прижечь все с первого раза, но я уже несколько лет этим не занимался. Нужно все сделать как следует, а то рана сама себя отравит. Железо готово?
Марк достал кочергу: кончик был еще черный.
— Нет. С ним все будет в порядке?
— Нет, если я не закрою, как надо, рану, нет. Иди наружу, принеси дров, чтобы разжечь огонь.
Марк был рад поводу выйти наружу и большими глотками хватал сладкий воздух. Уже почти стемнело — боги, сколько уже времени прошло? Он заметил, что к стене за углом привязаны два больших пса. Он вздрогнул и пошел за поленьями, которые лежали в куче возле них. Собаки проснулись и тихо зарычали, однако не встали. Не глядя на них, Марк вернулся в дом и бросил в очаг два полена.
— Принеси кочергу, как только кончик станет красным, — пробормотал Прим, прижимая кусок ткани к обрубку.
Марк старался не смотреть на отпиленную руку. Отдельно от тела она выглядела как-то странно, и его желудок снова содрогнулся в спазмах. Наконец Марк сообразил, что лучше отвернуться к очагу.
Железо пришлось раскалять еще раз, пока Прим не удовлетворился результатом. Марк запомнил это шипение навсегда. Он подавил дрожь и помог забинтовать обрубок чистыми полосками ткани. Вместе они подняли Рения и положили на соломенный тюфяк в другой комнате. Марк присел на краю, утирая пот с глаз и радуясь, что все кончилось.
— Что будет с… этим?
Он жестом указал на руку, все еще привязанную к стулу. Прим пожал плечами.
— Отдавать ее собакам как-то неправильно. Наверное, закопаю где-нибудь в лесу. А то сгниет и начнет вонять. Правда, многие забирают свои руки. С руками связано много воспоминаний. Ими обнимали женщин и трепали по головам детей. Большая потеря, но мой брат сильный человек. Надеюсь, ему хватит сил и на это.
— Наш корабль отплывает через четыре дня, когда будет самый лучший прилив, — слабо сказал Марк.
Прим поскреб подбородок.
— Он сможет сидеть верхом. Пару дней будет слабым, но вообще он здоровый как бык. С равновесием посложнее. Ему придется начинать все заново. Как долго вам плыть?
— Месяц при попутных ветрах, — ответил Марк.
— Используйте это время. Занимайся с ним каждый день. Никто не любит быть беспомощным, а мой брат — особенно.
ГЛАВА 17
Марий остановился у внутренних дверей в зал сената.
— Ты не имеешь права входить, пока тебя официально не признают римским гражданином, и даже тогда ты войдешь только как мой гость на день. Я выдвину твою кандидатуру и произнесу о тебе краткую речь. Это формальность. Жди, пока я не вернусь и не покажу тебе, куда сесть.
Гай спокойно кивнул и отошел. После стука двери открылись, и Марий вошел в зал. Гай остался снаружи и стал ходить взад и вперед.
Через двадцать минут он начал нервничать: почему так долго? Подошел к открытым внешним дверям и посмотрел на солдат, занявших Форум. Они выглядели очень внушительно и, несмотря на полуденную жару, стояли по струнке. С лестницы сената открывался вид на всю площадь и беспокойные улицы, и Гай долго все это рассматривал. Вдруг раздался скрип дверных петель, и к нему подошел Марий.
— Добро пожаловать в нобилитет, Гай. Теперь ты римский гражданин. Отец тобой бы гордился. Пошли, сядешь рядом со мной и послушаешь, что сегодня обсуждают. Думаю, тебе будет небезынтересно.
