— Зря я с вами связался! Мы все в таком положении потому, что вы друг с другом никак не договоритесь!
— Просто не нужно было изначально приглашать на тинг венда! Вы глупы, как бараны, и склочны, как петухи! — отвечал, ярясь, хёвдинг Сигтрюгг из Сконе.
— Виноваты все, потому что положились на Стейнара! Я сразу подумал, что хёвдинг, за столько лет походов не могущий собрать больше викингов, чем влезет в купеческий кнорр, не может придумать ничего путного! — высказался Храни, невольно остановив Любомира, направившегося к Сигтрюггу и сыпавшего угрозами.
— Ну и шёл бы себе, насильно никого не тянули! — огрызнулся Стейнар. Спор грозил перерасти в ссору. Скофти Дубина, кормщик Аслак, человек Храни, которого уважали многие, Гудмунд Беспалый, Йостейн Серебро остудили спорящих:
— Если сейчас все рассоримся, то Вальдамар нам не заплатит вообще, ибо в этом случае друг за друга не встанем! Впору не ругаться, а обсудить то, что предложил нам конунг.
Мужи собрались тёртые в походах, и до каждого дошли слова большинства тинга. Стейнар отказывался идти к конунгу и отговаривал других:
— Конунг держит своё слово, — возразил кормщик Аслак из хирда Храни, — к тому же хёвдинги могут приказать своим людям сражаться в случае, если они не вернутся.
Слова Аслака нашли разумными, а старый Свартхёвди добавил:
— Лучше попытаться сохранить жизнь своим людям, чем сразу разрешить им умирать без надобности.
Приход четырёх сотен хортицких русов окончательно решил дело в пользу условий Владимира. Волчий Хвост каждый день ездил в их стан, обретая там соратников, ходивших со Святославом, в том числе и воеводу Фарлафа. Бритоголовые, бородатые или с бритым подбородком и длинными вислыми усами — они сразу напомнили недавние героические времена, когда русы потрясали мечом могучую непобедимую Византию. Каждый день склонял ратные весы на русскую сторону. По истечении срока, принеся требу Одину и Тору на удачу, хёвдинги вышли из острога.
Слухи о варяжской доблести и ярости распространялись новгородцами среди днепровских русов, ярости этой не знающих. Среди бывших воинов Святослава, так и среди пришедших хортицких русов, было много таких, кто хотел испытать варягов в бою, из простого соперничества, а также из того, что кто-то попытался попрать непобедимую русскую славу. Вышедших хёвдингов тут же окружили. Колот, со щитом на спине и дланью, лежащей на черене меча, оглядывал старых узнанных соратников: свой шурин Стреша, древичские Ждан, Полеся и Учан, с иных весей и сёл — Ратша Пупырь, Радота, Лунёк, Могута; из молодых, что, заражаясь уверенностью бывалых на ратях кметей, жаждали боя: Павша с друзьями-дружиной — все отвечали жёсткими взглядами на смелые взоры хёвдингов, с вызовом оглядывали стены острога, бросая крепкое словцо. Здесь не как у англов, фризов или вальхов, здесь не боялись и даже желали боя, и варяги чувствовали это своей закалённой в битвах шкурой.
Владимир, в шёлковом цветном летнике, надетом поверх красной шёлковой рубахи, с убранными по новгородскому обычаю в косицу светлыми волосами, в суконной лёгкой шапке с алым верхом сидел на золочёном бабкином переносном стольце, поставленном на высокое крыльцо терема. По сторонам стояли бояре из старых именитых родов и пришлые: Ивор Волчий Хвост, Добрыня, Торир Палёный из Боргундархольма, на Руси известный как Турин Ладожанин, Кальв Олавсон и Хлёд Метатель Копий. Владимир чувствовал в себе уверенность окружённого доблестными мужами государя. Не ответив на уставные приветствия хёвдингов, молвил громко, будто на вече, на языке Северных стран, переводимом толмачом на славянский:
— Я собрал вас, мужи доблестные, чтобы поблагодарить за то, что помогли мне занять стол князей русских, несправедливо занятый моим братом. То, что я вам обещал за помощь, выполню. Я, князь земли Русской, держу своё слово, только вы не сдержали своё. Стейнар из Ядара, в уста которого Локи вложил лесть, склонил вас к измене. Посему ни Стейнар, ни его люди за жадность свою не получат ни эре
[216]
.
Князь подождал, пока гул обсуждения пронесётся по собранию вятших варягов. С удовольствием отметил, как хёвдинги отодвинулись от Стейнара, как будто Один проклял его. Так люди всегда невольно отходят от того, на которого единственного падает рухнувшая с неба молния. Стейнар молча сжевал обиду, как справедливо побитый пёс.
— И я, — продолжил князь, — и я мог бы вычесть из вашей награды тот месячный корм, который вы проели, когда поставили мне условия дани. Но вместо этого я вам даю путь чист вниз по Днепру. Вы можете вернуться домой через земли болгар, немцев или пойти служить ромейскому базилевсу. Говорят, что он платит золотом за службу. Но я не дам вам вернуться домой тем путём, каким вы пришли сюда, ибо он лежит через земли, принадлежащие Руси, а после вашего предательства я не уверен, что они останутся неразграбленными. Посему путь вам только тот, который укажу я!
В этот раз обсуждали речь князя только русичи из бояр и дружины, стоявшие на теремном дворе. Варяги, к их чести, снесли новость гордым молчанием.
— Но я хочу взять самых доблестных из вас к себе на службу. Я не неволю никого, и те из вас, кто хочет остаться, могут сообщить об этом моему ярлу Кальву Олавсону, и я решу, насколько сей муж достоин службы в хирде конунга Гардарики!
Князь поднялся со стольца, взлетели расписанные травами рукава летника, будто цветные крылья. Гридни, сомкнувшись перед крыльцом княжеских хором, ненавязчиво начали давить хёвдингов со двора.
Глава пятьдесят шестая
В княжеских сенях на пиру собрались только бояре да ближние слуги. Владимир был весел: варяги уходили, многие перешли и к нему на службу. Упландцы остались все в Киеве, кроме Бьёрна Бьёрнсона, попросившегося домой вверх по Днепру. Ему было сделано исключение, так как в Упланде за разграбление Русских земель его через ярла Олава-могла настигнуть месть. Остальные собрались отправиться в Царьград: до викингов донесли весть, что базилевс Василий ищет храбрых воинов на войну против болгарского царя Самуила. На сторону князя перешли Гудмунд Беспалый и Йостейн Серебро. Хёвдинг Храни поднёс в подарок Владимиру серебряную чашу с золотой перевитью
[217]
по ней мирового древа Иггдрасиль и просил не держать зла и принять на службу, если не сложится в Миклагарде.
На пиру хоть и были ближники одни, но сидели тесно. Владимир, захмелев, обещал перестроить сени для большего числа народу. Хвост, подмигнув князю, предложил:
— Надо бы пир на весь мир закатить, отблагодарить народ.
— Куда?! — подскочил на лавке ключник Багота. — Казну и так излиха потрясли, по полугривне на пришедших ратных раздали! Ты, княже, до полюдья на одной репе сидеть будешь с дружиной своей!
— Не гугни, Багота, — обрезал его Владимир, — зато я этих мужей на рать созову, так враз образуются! А ратиться нам придётся много: грады Червеньские у ляхов отобрать, вятичи который год с данью мутят чего-то, радимичи вообще её дают через пень-колоду, ятвяги, данники полоцкие на нас легли теперь, и не отринешь их, ибо Полоцк привязать к себе надо. Булгар опять же наказать надо за их лихву, что с купцов русских дерут. А булгары те с хазарского погрома окрепли, ибо бить их стало некому. На воинах нечего серебро да злато жалеть, ибо без воинов его отберут находники, а при добрых воинах добыть серебро будет нетрудно.
