— Да ты… — задохнулась от возмущения Вилия. — Как ты… Это я и есть!
— Не может быть, — покачал головой князь. — Ты сама говорила, что звери лесные — дети твои. Значит, и выглядеть ты должна не прекрасной девой, а полузверем. Знаю я вас, ведьм. Вы на себя любой облик навести можете.
— Я такая и есть! — топнула ногой девушка.
— Ты слишком красива, чтобы быть настоящей, — не унимался Словен. — Хочешь, пойдем в святилище? Там, под взглядами древних богов, ты сразу обретешь истинный лик.
— Ладно, пойдем, — согласилась хранительница.
Свой дикарский храм — простую поляну, обнесенную частоколом, — дикари устроили всего в нескольких сотнях шагов от города. Вилия не без разочарования оглядела несколько деревянных столбов с грубо вырезанными лицами. Часть идолов были старыми, привезенными откуда-то с собой. Часть — совсем новенькими, но рты уже успели потемнеть от первых подношений.
— Манрозий, — окликнул князь колдующего над медной жаровней старика в протертых штанах и меховой безрукавке. — Смотри, кого я привел. Это местная берегиня. Она требует, чтобы мы почитали их духов, как своих богов, и дарили подарки.
— Верно просит, — обернулся жрец. Вилия вздрогнула, увидев бельмо на его глазу и растущую только с половины лица бороду. — Духи везде свои, к камням и деревьям прикипевшие. Их чтить надобно, и они добротой ответят. Мы как пришли — в ту же ночь волховали, звали жить и нежить, слова добрые говорили, про главного духа спрашивали. Здешние духи указали нам дуб, что возрастом всему миру равен. За тремя ручьями, у распадка растет, с вершиной раздвоенной. Так мы ему уж три раза и жертвы, и волхование делали. И святилище для него построим, с уважением.
— Я знаю этот дуб, — сообщила хранительница. — Ыгры ему не первый век поклоняются.
— А он тебя знает? — повернулся ней здоровым глазом жрец.
— Хочешь, бельмо вылечу? — предложила Вилия.
— Не хочу, — отказался волхв. — Я одним глазом на этот мир смотрю, а другим — на тот, что вы не видите.
Он отвернулся к жаровне и продолжил, бормоча что-то себе под нос, помешивать угли тонким ивовым прутом.
— Ну теперь ты доволен? — спросила девушка князя. — Твои боги не изменили моего облика?
— А может, ты слишком сильная ведьма? — пожал плечами Словен. — Может, я тебя и вовсе не вижу, а есть лишь морок един.
Он протянул вперед руку, как бы собираясь пронести ее сквозь хранительницу, но наткнулся на щеку. Усмехнулся:
— Надо же, что-то есть…
Поднес вторую руку, взял ее лицо в ладони. Скользнул по щекам — так, что кончики мизинцев легко прикоснулись к губам. Потом очень осторожно погладил ее по шее. Правая рука двинулась дальше в сторону — по плечу, руке, с которой перешла на бок, левая начала опускаться прямо вниз: по груди, через правый сосок к животу. Руки мужчины уже лежали у нее на бедрах, а растерявшаяся Вилия все еще не знала, как поступить. Князь наклонился, прильнул к ее губам. Она потянулась навстречу — но тут спохватилась, отпихнула его в сторону, кинулась прочь.
Словен охнул, глядя на землю перед собой, тряхнул головой:
— Странные тут духи, Манрозий. Видом прекрасны, как богини, плотью крепки, как девушки, губами жарки, как женщины, а поведением пугливы, как девственницы. Что это, волхв? Я знал покорных пленниц, капризных княжеских дочек, преданную Шелонь. Но еще никогда не касался лесных берегинь. Чего мне ждать, волхв? Каковы они и чего желают?
— Земли разные, — заунывно ответил старик. — Разные на них духи, разные желания. А плоть у всех одна, князь, и всегда одного желает. Оттого и поводы случаются всякие.
— Куда же ты, берегиня?! — выйдя из ворот святилища, крикнул Словен. — Я хотел почтить тебя жертвой! Я зарежу в твою честь самого жирного барана!
Вилия стояла на холме, прижимаясь спиной к березе и пытаясь унять непонятный жар, странное томление, возникшее во всем теле. Она не понимала происходящего с ней, и ей было страшно. Хотелось убежать в обитель и спрятаться в свою келью, сжаться в комочек и стать невидимой для всех. Правда, она не знала, как потом сможет объяснить все это номарии. Ведь она должна была привести дикарей к покорности, доставить от них первые подношения — а не бежать, как от огня.
Слова князя заставили ее взять себя в руки. Она сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, потом поднесла к губам ладошку, прошептала в нее:
— Не желаю баранов. Хочу получить две длинные льняные туники и два ножа, — и метнула ответ в смертного.
— Хорошо, — развел тот руками. — Но куда принести дары?
— К озеру. На камень, что лежит над родником у истока реки, — ответила хранительница и, не дожидаясь ответа, направилась в глубину леса.
* * *
Князь появился в условленном месте незадолго до заката — перепрыгнул весело журчащий ручеек, положил на камень сверток, присел, зачерпнул ладонью ледяную влагу и уселся рядом, вынув из мешочка в кармане кусочек ивовой ветки. В красных предзакатных лучах блеснуло лезвие ножа — и Словен начал неторопливо выстругивать что-то из мягкой деревяшки. Вилия немного подождала, хотя и поняла, что смертный так просто не уйдет, потом стряхнула облик и тихо скользнула к подношению.
— Я подобрал рубахи твоего размера, берегиня, — сообщил Словен, продолжая работать ножом. — Надеюсь, сильно не ошибся.
Хранительница замерла, чувствуя, как ее невидимое никому лицо заливает краска стыда. Надо же — услышал! Любые дикари всегда отличались звериным слухом и тонким чутьем. Хотя, с другой стороны, а чего она стесняется? Этот смертный, похоже, считает себя с ней ровней! Ведет себя так, словно это она, а не он должен молить о благосклонности!
Вилия стряхнула наговор, спустилась по влажной траве к роднику, остановилась в паре шагов:
— Ты правильно сделал, что принес дары, смертный! Теперь ты можешь просить меня о том, чего желаешь. И, может быть, я снизойду к тебе своей милостью.
— Просить? — оставив работу, задумался князь. — Чего? Добра? Так, милостью богов, наше истинное добро создается своими руками. Хлеба насущного? Так и его привыкли мы, согласно заветам великого Сварога, в поте лица добывать. Погоды? Так неплохая погода, пусть как есть стоит. А переменится — и худую погоду переживем. Избы срубили, крыши перекрыли, печи сложили. Чего беспокоиться? Даже и не знаю, чего ответить. Ничего нам не надобно от тебя, берегиня. Так подарки забирай. И беги скорее. Ты ведь всегда бежишь, и парой слов не обмолвившись… — усмехнулся смертный. — Даже странно для всемогущей такой. Али сегодня на месте постоишь?
— Я не убегаю! — возмутилась Вилия. — Что нужно сказываю — и ухожу.
— Не убегаешь? — Словен встал, вернул в ножны оружие, спрятал свою деревяшку, двинулся к гостье. — Как же не убегаешь, коли я ни разу даже имени твоего спросить не успел, берегиня?
— Можешь называть меня… Вилией… — Девушка через ноздри глубоко втянула воздух, сосредотачиваясь и собирая в ладони силу. Сейчас этот наглый смертный опять попытается ее поцеловать — а она выплеснет все одним импульсом. Так, что он улетит шагов на двадцать и плюхнется на самую речную стремнину.
