Еще один характерный продукт аббатства Тре Фонтане — особые четки из плодов эвкалипта, нанизанные на шнурок, каждое звено — размером с лесной орех и твердое, как камень.
6
Я провел целый день, спускаясь в катакомбы.
Судя по всему, их посещают все, кто прибыл в город на Пасху, так как катакомбы буквально набиты битком, а церкви наполнены людьми, которые группами ожидали очереди войти.
В некоторых церквях священник или монах интересуется, какая национальность преобладает среди собравшихся. Поскольку на этот вопрос ответить трудно — как правило, образуется хаотическая смесь из англичан, французов, немцев, итальянцев и поляков, — ориентируются на первого, кто откликнулся, и тогда священник вежливо предлагает вести экскурсию на том или ином языке, после чего очередная группа спускается под землю.
Я никогда раньше не занимался систематическим осмотром катакомб и, если заглядывал в них, всегда поражался их числу и размером. Помимо того, что во всех катакомбах темно и все они более или менее похожи на шахты и горные выработки, трудно найти две схожих. Некоторые аккуратно вытесаны, имеют широкие проходы, другие узки, с плохо обработанными стенами; некоторые имеют своды и украшения стен, даже претензию на архитектуру, другие представляют собой грубые примитивные туннели в вулканической породе. Уйдут недели или даже месяцы на подробное исследование римских катакомб, тем более что лишь немногие из них открыты для публики.
Когда-то предпринималась попытка измерить длину этих подземных разработок, и насчитали что-то около 587 миль! Один итальянский археолог подсчитал, что с I по VI век здесь обрели покой по меньшей мере шесть миллионов тел. Пять катакомб существовали в апостольские времена, остальные датируются периодом со II по IV век. После примирения государства и церкви при Константине прорыли еще только пять или шесть маленьких катакомб, так как потребность в них исчезла, ведь христиане отныне могли хоронить мертвых на кладбищах.
Ранее считалось — впрочем, и сейчас иногда высказывают это мнение, — что катакомбы были древними выработками, в которых добывали песок, а христиане просто нашли их в эпоху гонений на церковь, когда им требовалось прятать тела умерших. Но отец Марчи убедительно доказал, что язычники и одного удара киркой не сделали, чтобы прорыть все эти мили подземных проходов: это целиком и полностью произведения первых христиан, которые нанимали специальных копателей — фоссоров, то есть могильщиков — для их сооружения. Очевидно, низшее духовенство постепенно взяло на себя управление катакомбами и ввело «погребальный тариф» для тех, кто желал быть похороненным там. Во времена мира, как ни печально признавать, некоторые христиане утратили смирение и благочестие, превратившись в жадных накопителей: они стали продавать места для погребений по соседству с мучениками прошлых веков, извлекая максимально возможную прибыль. Григорий Великий положил конец этой практике в 597 году (за престижное место рядом с мучеником брали уже по пять золотых скуди).
Вход в большинство катакомб расположен возле церкви, иногда даже внутри. Обычно это маленькая дверца, за которой начинается лестница, уходящая в темноту. Странное ощущение испытываешь, спускаясь по каменным ступеням, в окружении незнакомых людей, чтобы попасть в длинный туннель, сырой и промозглый, с застоявшимся воздухом, где угольная чернота рассеивается светом нескольких свечей. Мы шли плотной группой, стараясь держаться ближе друг к другу; порой приходилось пригибаться, возникало опасение отстать и потеряться в лабиринте жутковатых проходов, разветвлявшихся налево и направо. Снова и снова у кого-нибудь впереди свеча гасла, и приходилось зажигать ее от другой, но даже короткая пауза, когда освещение становилось хуже, вызывала невольную дрожь.
Один раз, в катакомбах Святой Агнессы, я оказался последним в цепочке. Казалось, что темнота буквально наваливается мне на спину, я физически чувствовал ее вес и видел перед собой длинную вереницу огней; свечи уплывали вдаль, отблески падали на квадратные и полукруглые своды гробниц, по которым мы двигались. Прямо передо мной шла пухленькая белокурая полька, щеки которой напоминали два спелых яблока. Несмотря на то, что мы не могли общаться на одном языке, она время от времени оборачивалась ко мне и, глядя взволнованными, круглыми от страха голубыми глазами, что-то говорила — судя по тону, увиденное ее шокировало. Когда мы свернули в новый коридор, свеча польки высветила могилу, в которой, к ее ужасу, мы заметили изрядное количество останков, покрытых слоем пыли. Полька остановилась, и вдруг ее свеча погасла! В панике она ткнула огарком в огонек моей свечи и погасила и ее; темнота опустилась на нас, словно колпак на глаза. Пока я возился с коробком спичек, поневоле пришлось осознать весь ужас нашего положения; когда вспыхнула спичка, я обнаружил, что щеки девушки уже приобрели зеленоватый оттенок. Пока мы догоняли удаляющуюся цепочку огней, я ощущал себя персонажем историй Эдгара Аллана По, причем угодил на самые кошмарные страницы.
Мне вспомнился святой Иероним, который в молодости бродил по этим катакомбам с тем же чувством страха и изумления, которое я замечал на лицах людей пятнадцать веков спустя. Он в течение недели изучал грамматику у Доната и риторику у Викторина, а в воскресенье спускался в катакомбы и бродил в темноте, натыкаясь на могилы мучеников, читая старинные надписи на липких от влаги стенах.
Вот что он чувствовал:
Когда мальчиком я жил в Риме, обучаясь свободным искусствам, по воскресеньям с ровесниками я обычно бродил по гробницам апостолов и мучеников; и я часто ходил в крипты, прорытые в глубине земли, где вдоль стен по обеим сторонам от входа лежат тела умерших; там темно, словно исполнились слова пророка: «Живыми спускаются в ад». Снова и снова свет, проникающий сверху, видоизменяет тьму, но кажется, что это скорее дырки, просверленные для света, чем настоящие окна, и по мере того как, шаг за шагом, продвигаешься далее, все гуще становится ночная чернота, и вспоминаешь слова поэта: «Сама тишина наполняет души ужасом»
[38]
.
Св. Иероним бродил по катакомбам примерно в 360 году, а его рассказ мог быть написан и сегодня.
Катакомбы святого Калликста находятся посреди прекрасного сада траппистов. Здесь все обставлено по-деловому. Три монаха суетятся за прилавком, продавая невероятное количество открыток, медалей, четок и копий старинных ламп, найденных в катакомбах. Когда посетители выходят из лавки, их энергично распределяют на группы, согласно языковому принципу. В моей группе оказалось около двадцати английских школьниц во главе с монахиней, три американца и один японец. Наш гид — высокий худой англичанин, не монах — держал длинную палку, обмотанную на конце вощеной бумагой. По мере того как бумага сгорала, он отгибал очередной ее фрагмент. В дверях перед лестницей он каждому выдал по свече, и мы последовали за ним в холодную тьму.
