Подобный рассказ — бальзам на душу после ужасающих свидетельств черствости медиков в прошлые века.
9
По крайней мере два столетия всякий, кто приезжал в Рим, любовался закатом с холма Пинчьо, но очень мало кто когда-нибудь видел восход с Яникула. Однажды утром, проснувшись раньше обычного, я спокойно вышел из монастыря и пошел вниз по холму к собору Святого Петра, где заря еще не победила свет фонарей. Стоит пожертвовать часом-другим сна, чтобы увидеть площадь Святого Петра безлюдной. Кажется, единственное, что здесь движется, это вода в фонтанах, и единственное, что звучит, — тоже вода.
Идти от колоннады до вершины холма недолго и приятно, и я наблюдал, как светлеет с каждой минутой. На одной стороне холма — собор Святого Петра, а на другой — Тибр и Рим. Фонари теперь напоминали искры, горящие в сером холоде. Среди цветов и деревьев было восхитительно прохладно. Подо мной лежал Рим — большое размытое безмолвное пятно, в котором я мог различить лишь памятник Виктору Эммануилу, да некоторые башни и купола. Оглянувшись, я увидел, что собор Святого Петра уже вполне различим. Он готов уловить первые лучи встающего солнца. Рим лежал в прекрасной, благословенной тишине. В сотнях гаражей без движения стояли машины и «весны». И пока водители Рима пребывали еще в горизонтальном положении, я смотрел вниз на город, благодарный за этот за этот покой.
Я стоял и смотрел, лицом к нечеткой, неразборчивой массе крыш и куполов, а света с каждой секундой становилось все больше, и здания, церкви, башни и купола выплывали из утренней серости, обретая индивидуальность по мере того, как их снова наполнял свет: эти красные, коричневые и желтые тона Рима. И вот на безоблачном небе засияло солнце. Это зрелище рождения нового римского утра было гораздо удивительнее, чем любой закат. Все крыши и купола Рима сверкали и вспыхивали, белый мрамор памятника Виктору Эммануилу искрился, как айсберг, и рядом с ним я видел колокольню Капитолия. Слева я различил купол Пантеона, деревья Пинчьо и садов Боргезе, башни Тринита деи Монти и за памятником Виктору Эммануилу — два купола и башню собора Санта Мария Маджоре. На западе я различал линию синих холмов, где лежала вилла Тиволи, утопая в своих виноградниках, и еще больше холмов было там, где озера Альбано и Неми, спокойные в безветрие, тоже ловили первые лучи солнца. Я перешел дорогу и, взглянув вниз в направлении собора Святого Петра, увидел сияющий в утреннем солнце крест над куполом, а длинная тень обелиска указывала на церковь.
В наивысшей точке Яникула, глядя вниз на Рим, Гарибальди сидит на своем великолепном бронзовом коне. У Гарибальди царственная осанка и лошадь, должно быть, из королевских конюшен. Немного ниже — Анита Гарибальди едет на диком мустанге, который вот-вот понесет. При этом Анита не просто едет, она еще и держит ребенка и в то же самое время стреляет из пистолета. Контраст между ее волнением и статуарным спокойствием ее супруга, находящегося всего в нескольких ярдах от нее, вызывает беспокойство. Вам начинает казаться, что если бы Гарибальди только знал, что происходит с его возлюбленной так близко от него, какая ей угрожает опасность, он бы немедленно спешился и бросился ей на помощь.
Здесь запечатлен тот момент в полной приключений жизни Аниты, когда ей пришлось с маленьким ребенком бежать от врагов, захвативших ее в плен, и с оружием в руках через лес выбираться на свободу. Бесстрашная Анита была прирожденной партизанкой, и случай привел ее в самую гущу кочевой жизни с погонями и засадами, которая ей так подходила. Ухаживания Гарибальди за будущей женой, вероятно, были одними из самых лаконичных в истории. Он впервые увидел ее, взглянув на бразильское побережье с палубы корабля. «Я хотел, чтобы кто-нибудь полюбил меня, и немедленно», — рассказывал он потом. С палубы своего парохода он «увидел хорошеньких девушек, занятых повседневными делами. Одна из них понравилась мне больше остальных. Мне оставалось только сойти на берег. И сделав это, я немедленно направился к дому, на который так долго смотрел». Он подошел к Аните и сказал: «Девушка, ты будешь моей», — и, удивительно, она согласилась.
Еще один интересный персонаж, на которого я с удивлением наткнулся в то утро, был Джон Уайтхед Пирд, «английский гарибальдиец», бородатый гигант из Фоуи в Корнуолле, помогавший объединять Италию. Хотя другие англичане сделали для объединения ничуть не меньше, чем он, этот огромный меткий стрелок поразил воображение итальянцев. Его рота была вооружена новым оружием, револьвер-винтовками, которые американский изобретатель Сэмюел Кольт послал Гарибальди на пробу. Но у них был один недостаток — они сильно обжигали стрелка. Самый забавный случай с Пирдом вышел, когда его ошибочно приняли за Гарибальди. Однажды он вошел со своими людьми в город, и его встретили там, как великого освободителя. Так как для Гарибальди было стратегически выгодно, чтобы считали, что он там находится, Пирд с неохотой подыграл ему. Но скоро ситуация вышла из-под контроля. В честь Пирда — Гарибальди пропели «Те Deum», город был празднично освещен, к нему начали посылать депутации, пришлось сделать смотр войскам — в общем, ошарашенный англичанин, согласившийся выдать себя за другого, попал в очень неловкое положение. Все разрешилось приездом самого героя.
Прогуливаясь по Яникулу, я еще раз посмотрел на Аниту Гарибальди на ее бешеном скакуне и подумал о том, сколько же все-таки бронзовых и мраморных лошадей в Риме. Самая важная из них — лошадь, несущая по Капитолию сквозь века Марка Аврелия. Бронза еще хранит следы позолоты, и есть легенда, согласно которой, как только позолота сойдет, челка лошади превратится в поющую птицу и при первых звуках ее пения настанет конец света! Есть еще две великолепные мраморные лошади, сопровождающие Кастора и Поллукса на вершине лестницы, ведущей к Капитолию, и, возможно, из тех же конюшен — вставшие на дыбы лошади под обелиском на Квиринале, о которых паломники в Средние века сложили столько историй. Есть великолепная позолоченная упряжка лошадей, которой управляет на памятнике Виктор Эммануил, а слева, как зайдете в собор Святого Петра, — прекрасная летящая лошадь, изваянная Бернини. На ней сидит Константин Великий.
Я спустился к моему маленькому кафе на Виа делла Кончиллационе. Хлеб, как обычно, еще не привезли. Официант салфеткой смахнул крошки со стола и сказал, что зато он будет теплый. Пока он поливал апельсиновые Деревья в кадках, приехал мальчик на велосипеде и привез хлеб. И какой-то турист, с риском для жизни выйдя на проезжую часть, сделал первый сегодня снимок собора Святого Петра.
Глава девятая. Визит в Ватикан
Визит в Ватикан. — Государство Ватикан. — Автомобиль папы и «колесницы». — Ватиканское радио. — Сад папы. — Изысканная дача. — Забытая реликвия Стюартов.
1
Бисквитного цвета Ватиканский дворец с задернутыми шторами и окнами, сверкающими в утреннем солнце, поднимается над колоннадой Бернини под странным, неожиданным углом. Старый дворец, кажется, дремлет на солнышке. Ревностный лютеранин, посмотрев вверх, мог бы представить себе коварных иезуитов, снующих по полутемным коридорам, хотя всякий, кто хоть однажды здесь побывал, знает, что здесь никого нет, кроме скучающего смотрителя и рассеянного света на фресках Рафаэля. Ревностный же католик смотрит на лабиринт зданий, гадая, в каком из них живет его святейшество.
